Достав из нагрудного кармана листок с телефоном майора, занимающегося розыском сына, Кирилл набрал номер.
– Здравствуйте, Симбирский, – представился он, – мне нужно переговорить с Южным.
– Здравствуйте, Кирилл Петрович.
При первых звуках голоса майора полиции с такой несоответствующей снегопаду за окном фамилией Кирилл понял, что надежда оказалась напрасной. Но все-таки спросил, заранее предвидя, каким будет ответ:
– Есть какие-нибудь новости?
– К сожалению, ничем не могу вас порадовать. У меня к вам вот какая просьба: если вдруг к вам поступят какие-нибудь сведения о сыне, обязательно свяжитесь со мной.
– Не понял? – Кирилл никогда не боялся переспросить, чтобы получить точную информацию.
– Одна из версий исчезновения вашего сына – похищение. В этом случае похитители обязательно должны связаться с вами…
– Я считаю, что похитители связались бы со мной в первый же день, – оборвал собеседника Симбирский. – Какой им смысл держать ребенка у себя? Их задача – как можно быстрее получить деньги.
– Кирилл Петрович, – возразил Южный, – мы с вами не знаем, какие задачи ставят перед собой похитители. Поэтому я считаю необходимым предупредить вас. Обычно выдвигают требование не ставить в известность полицию. Но, идя у них на поводу и поступая таким образом, вы, во-первых, подвергаете опасности свою жизнь при передаче выкупа, во-вторых, уменьшаете шансы поимки преступников.
«Понятно, – подумал Симбирский, – каждый ставит перед собой свои задачи. Твоя задача – поймать как можно больше преступников, пусть даже ценой жизни моего сына». Но озвучивать эти мысли майору Симбирский не собирался.
– Хорошо, если я получу хоть какую-нибудь информацию, я тут же поставлю вас в известность, – сказал он. – И еще, хочу, чтобы вы знали: я не пожалею никаких денег на розыски сына. – «Или на то, чтобы разыскать тех, кто его убил», – мысленно добавил Кирилл, вешая трубку. И чего звонил? Если бы хоть что-то выяснилось, Малик, шеф службы безопасности «Апогея», уже давно доложил бы. Раз молчит – значит, все по-прежнему.
Снова замигал огонек селектора.
– Кирилл Петрович, Зайцев. Соединять?
– Нет, позже.
Кирилл поднялся, подошел к окну. Шел снег. Короткий зимний день догорал над крышами домов зловещим лилово-багровым заревом. Еще один день. Третий.
В дверь, предварительно испуганно поскребшись, заглянула секретарша.
– Кирилл Петрович! Зайцев говорит…
– Закрой дверь! – рявкнул Кирилл, и она мышью юркнула назад, осторожно прикрыв за собой дверь. – Шагу не можете ступить без Кирилла Петровича! – крикнул ей вслед Симбирский.
Этого ему показалось мало, захотелось схватить что-нибудь тяжелое, распахнуть дверь, вырваться из тесного кабинета и… Он оглянулся по сторонам, схватил за никелированную спинку стул, размахнулся, рванул к двери… И в этот момент как будто кто-то сорвал стоп-кран: сработала система экстренного торможения. Рука повисла, словно парус при полном штиле. Симбирский попробовал пошевелить пальцами – вроде получается. Но порыв пропал. В голове словно отмоталась назад пленка, и, мысленно прокрутив ее снова, Кирилл ужаснулся тому, какой зверь только что выглянул из-под внешне благополучной личины уважаемого всеми директора «Апогея». Просто мистер Джекил и доктор Хайд какой-то. «Ведь я мог убить ее или Зайцева, – подумал Кирилл, садясь за стол. – Надо идти домой, пока не наломал дров».
Приняв такое решение, Симбирский подхватил портфель, набросил на плечи пальто и вышел из кабинета.
– Меня сегодня не будет, – на ходу доложился он старательно прячущей глаза секретарше.
Она мелко потрясла головой, что, очевидно, означало понимание.
За порогом Кирилла встретила непроглядная белая пелена. Словно сотни невидимых строителей шкурили свежеоштукатуренную стену. Заснеженный «БМВ» напоминал ленивого моржа на льдине. Симбирский нажал на брелок сигнализации, «морж» встрепенулся, неподобающе для своей комплекции пискнул и мигнул круглыми глазами-фарами. Кирилл сел за руль, включил двигатель. Откровенно говоря, ехать было некуда. И он просто поехал. «БМВ» вырулил на дорогу, влился в поток таких же, как он, «моржей», спешащих каждый по своим делам. То ли из-за снегопада, то ли из-за внутреннего состояния Кирилл будто утратил способность видеть мир в цвете. Все вокруг было черно-белым, преимущественно грязно-белым. Словно густо посыпанным пеплом.
И вдруг впереди этой беспросветной серости мелькнул осколок ядовито-зеленого цвета. «Цвет бешеной жабы», – так когда-то называл его Кирилл. Лика? Именно такого оттенка был «Альфа-Ромео» его жены. Этого не может быть! Когда семь лет тому назад Лика исчезла, прихватив с собой все свои мало-мальски ценные безделушки, ее искали именно по приметному автомобилю. И не нашли. Кирилл решил тогда, что машина спрятана в каком-нибудь гаражном кооперативе. Даже представлял иногда, как Лика тайком пробирается на свидание к своему «Ромео», забирается на заднее сиденье и, бесстыдно задрав платье, под которым ничего нет, отдается ему. Симбирский заскрипел зубами от яростной ревности. Он не любил Лику. Она была слишком глупой, слишком пустой… Но слишком притягательной. Был в ней магнетизм самки, не позволяющей ни одному самцу пройти мимо. Она выбрала в своем окружении самого перспективного и женила на себе. Да, он никогда ее не любил, но всегда бешено желал. И ревновал. Ревновал ко всему, даже к бездушной железяке – «Альфа-Ромео». Она догадывалась об этом, чувствовала своим порочным нутром и порой, зная, что Кирилл смотрит на нее, прижималась к автомобилю, гладила его и что-то нашептывала. При этом ее пухлые губы твердили слова любви, полуприкрытые глаза переполняло вожделение…
Кирилл почувствовал, как пальцы, лежащие на руле, непроизвольно сжимаются в кулаки. До боли, до дрожи в крепко сжатых руках ему хотелось увидеть жену. «Зачем? – громко, очень громко, так громко, что захотелось бросить руль и зажать уши руками, сказал кто-то в его голове. – В твоем мире так много хорошего! Не надо усложнять жизнь. Живи сегодняшним днем, черпай радость в простых ее проявлениях». Кирилл понимал, что это работает стопор, установленный в его голове за сто тысяч долларов американским психологом. Но сейчас стопор не срабатывал – после исчезновения сына мир опустел, все хорошее как-то разом закончилось. А тут еще этот зеленый цвет впереди… И, воспользовавшись тем, что встречная полоса пустует, Кирилл резко крутанул руль влево, пытаясь догнать маячащий впереди автомобиль. А тот словно дразнил, то подпуская к себе ближе, то скрываясь за снежной пеленой.
Они уже давно миновали городскую черту и теперь ехали мимо пригородных поселков. Ивановка, Андреевка… Дорога была знакома. Когда-то они с Ликой любили ездить сюда летом. Оставить машину на слоистом, похожем на праздничный торт берегу и по едва приметной тропке, рискуя сломать шею, спуститься к морю, на маленький пятачок пляжа. Лика сбрасывала одежду и нагишом прыгала в воду. А он курил, наблюдал за вечной схваткой моря и суши. С тех пор прошло много лет. Суша медленно сдает позиции, берег рушится, идет ко дну. Уже давно нет той тропинки, а на пляж если кто и забредает, так только крабы. Веретенообразные силуэты рыб лениво шевелят плавниками, да тихо колышется морская трава. Тихо, как на кладбище. К чему вдруг такие ассоциации? – Кирилл потряс головой, пытаясь освободиться от предчувствия беды, и сосредоточился на дороге. Зеленый автомобиль сделал рывок и теперь маячил на горизонте едва приметной мошкой. Внезапно он свернул и понесся по бездорожью к обрыву.