– Где она? – спросил Тимур у Марии.
– Увезли в морг. Милиция только уехала.
– Как это произошло?
Тетки опять запричитали. Из их невнятного рассказа Тимур понял, что это материны помощницы. Они, как обычно, пришли к шести, чтобы лепить пирожки, но, вопреки обыкновению, не застали хозяйку на месте. Хотя выползающее из дежи тестомеса тесто свидетельствовало о том, что она где-то рядом. Решив, что пока хозяйки нет, можно быстренько курнуть, женщины направились за угол, где хозяин с недавнего времени соорудил из их курилки тир. Тут женщины снова зарыдали, и Тимур вопросительно посмотрел на Марию.
– Непонятно, зачем она туда пошла, – сказала та, водя пальцем по кружевной резьбе столешницы. – Когда Марина с Таней ее нашли («Это так помощниц зовут – Марина и Таня», – машинально отметил Тимур), она уже… Врач предполагает, что она споткнулась о бревно, упала… Сломанное ребро, пробив легкое, вонзилось в сердце… Она умерла почти мгновенно…
Тимур крепко, до боли, сцепил пальцы.
– А где отец?
– Он там, – Мария кивнула на угол постройки.
Тимур посмотрел на Карину. Бледная, с закушенной губой, она гладила по голове перепуганного Артема.
– Я пойду посмотрю, что с ним.
Он завернул за угол постройки, и перед ним открылась Зеленая горка: купы яблонь с набухшими – вот-вот лопнут – почками, кривые сосны, угрюмо взирающие на разгуливающих по сочно-зеленой траве огромных черных ворон. Порыв ветра обдал холодом, и на Тимура накатило осознание реальности происходящего. Пока они сквозь утренние пробки добирались до Зеленой горки, пока он выслушивал рыдания Марины и Тани, и даже после слов Марии ему казалось, что все это происходит с кем-то другим, что сейчас появится мать, начнет хлопотать, накрывая на стол, с молчаливым достоинством улыбаться в ответ на комплименты ее кулинарным шедеврам. И только сейчас он понял, что ничего этого уже не будет: ни застолья, ни улыбок, ни пирожков…
Импровизированный тир был разрушен. Стволы сосен беспорядочно валялись на земле. На одном из них сидел отец, в пижаме и тапках на босу ногу. Возле него стояла открытая коробка с дротиками. Михаил Петрович, не глядя, брал дротики и втыкал их в ствол рядом с собой, словно мстя дереву, ставшему причиной трагедии. Когда коробка опустела, отец сгреб дротики и ссыпал их обратно в коробку.
– Папа, пойдем в дом, простудишься, – сказал Тимур.
Михаил Петрович поднял глаза. Посмотрел на сына. Бледное лицо, глаза-пепелища, посиневшие губы…
– Это я ее убил… – сказал он после продолжительной паузы.
– Нет. Это был несчастный случай, – возразил Тимур, – вставай.
– Если бы я не срубил эти сосны, она была бы жива. Я убил их, а они…
– Прекрати, – резко оборвал его Тимур. – Сейчас не время заниматься самоедством. Я уверен, что мама еще здесь, рядом с нами. Не заставляй ее переживать за тебя.
Тимур понимал, что перегибает палку. Он никогда не разговаривал с отцом так жестко. Впоследствии, вспоминая этот разговор, Тимур сожалел о резких словах, потому что это был их последний разговор. Сославшись на недомогание, отец ушел в дом, а буквально через полчаса, когда, сделав несколько необходимых звонков, Тимур отправился следом за ним, он обнаружил отца сидящим в холле у камина. Глаза его были широко открыты, а на лице навеки застыла смесь удивления и умиротворения.
– Инфаркт, – сказал врач «Скорой», приехавшей через полтора часа.
– Сердце не выдержало, – тихо добавила Мария.
А испуганно жавшиеся друг к дружке Марина и Таня, которых Мария попросила остаться – мало ли какая может понадобиться помощь, – запричитали:
– Видать, сильно покойница мужа любила, что поспешила забрать за собой.
Мария шикнула на них, но они не замолчали, только говорить стали совсем тихо – так шуршат, падая, осенние листья. Что-то о прежних жильцах дома, о висящем над ним проклятье. В шелесте голосов слышался явный страх: кто следующий? А вдруг я? Вдруг хозяйка и на том свете затеет кулинарное производство?
В день похорон шел дождь. Мокрые зонты, мокрые руки, мокрые лица с выражением неподдельной скорби, мокрые губы, повторяющие приличествующие печальному событию слова… Тимур не ожидал, что проводить родителей придет такое огромное количество народа. Маленькая часовня на кладбище в центре города, где были похоронены родители Михаила Петровича, не вместила и десятой доли желающих проститься с супругами Молчановыми. Остальные рассыпались между оградками могил, расположенных у часовни, и многочисленные зонты напоминали россыпи гигантских грибов. «Эх, лучше бы я похоронил их на загородном кладбище! – пришло запоздалое раскаяние. – Посадил бы яблони. Много яблонь… А здесь… Престиж, будь он трижды неладен…» – Тимур обвел глазами геометрически правильные ряды траурных туй и голубых елей, мысленно сравнивая их с неказистыми яблоньками на Зеленой горке. Пожалуй, отцу с матерью будет здесь неуютно.
После похорон они в очередной раз попытались привезти Артема в свою городскую квартиру, и в очередной раз попытка закончилась истерикой мальчика, транквилизаторами и решением отказаться от подобных попыток раз и навсегда. Положение было критическое: оставить сына одного они не могли, и Карине пришлось переехать в дом на Зеленой горке. Изредка, поручив сына Марии, она приезжала домой. Тимур видел, что поездки эти даются ей с каждым разом тяжелее и тяжелее. Несмотря на беременность, она сильно похудела, ее мучили головные боли и бессонница. И хотя жена по-прежнему ни на что не жаловалась, Тимур понимал, что надо на что-то решаться. Ей в сентябре рожать. Вдруг роды начнутся неожиданно? Говорят, во второй раз это происходит гораздо быстрее, чем в первый. И что она будет делать в этой чертовой глуши, где можно сдохнуть, не дождавшись «Скорой»? Тут-то ему и вспомнились слова отца о том, чтобы отправить Артема учиться за границу. Это можно сделать в конце августа, как раз перед родами. Тимур поручил секретарше собрать информацию, после обеда сам повис на телефоне и к вечеру уже выбрал три наиболее подходящих варианта. Оставалось уговорить Карину.
В Лесное он добрался к вечеру и застал жену на веранде летней кухни. Они с Марией пили чай.
– Ты голоден? – подхватилась Карина. – Я сейчас…
– Сиди, – мягко остановил он жену, – я чаю попью. Вот, с печеньем.
Он взял из серебряной вазочки явно магазинное печенье. Да, при матери тут такого не водилось. Откусил и мысленно поморщился – тесто сильно отдавало содой.
Карина словно прочитала его мысли.
– Может, все-таки разогреть чего-нибудь более существенного? Я голубцы сегодня делала, маленькие, как ты любишь.
– Сама? Тогда разогрей, – улыбнулся он. – А что помощницы твои, как их там, Таня и Маня?
– Таня и Марина, – поправила его Мария. – Я так поняла, что после смерти Елены Павловны они здесь не появлялись.
– Почему? – удивился Тимур. – До него только сейчас дошло, что Карина тянет на себе весь дом одна – на Артема надежды мало.