Париж никогда тебя не оставит - читать онлайн книгу. Автор: Эллен Фелдман cтр.№ 14

– Ну извинииите, – протянул он и удалился.

– Тебе надо бы приучиться держать в узде свое неотразимое обаяние, – заметила Шарлотт.

– А тебе надо бы быть с ним поосторожнее.

– Он совершенно безобиден.

– Как скажешь. – Он немного помолчал, внимательно глядя на нее. – Ну, как там дела на вашем этаже?

– Прекрасно. Была проблема с напором воды, но Игорь все наладил.

– Моя супруга и ее подручный – великолепная команда, но вообще-то я спрашивал не об этом. Скорее, о состоянии морального духа. Как Виви?

– Прекрасно, – снова ответила она.

– Не совсем то, о чем я слышал вчера.

– В смысле?

– Когда я вернулся вечером, то заглянул на кухню за льдом. Виви сидела там вместе с Ханной. И, честно говоря, у твоей дочери был такой вид, будто это ей не помешало бы выпить.

– Прошу прощения. Если Виви будет путаться у вас под ногами, просто отошлите ее домой.

Он покачал головой:

– Да ладно тебе, Чарли, мы оба знаем, что Виви в нашем доме ни у кого под ногами не путается. Ханна поселила бы ее у нас, если бы ты позволила.

– Я знаю, и я вам благодарна.

Он поднял бровь. Сложность с Хорасом была в том, что он слишком пристально наблюдал за людьми.

– Ханна сказала, что были какие-то неприятности со школьной вечеринкой.

– С балом, не с вечеринкой. И это не в школе. – И она рассказала ему о бабушке, осознавшей, что она смертна, и об отозванном приглашении.

– Ты как будто удивлена.

– А что, я не должна быть удивлена? – изумленно спросила она.

– Имя Дрейфуса ^[29] ни о чем тебе не говорит? Я уж молчу о более недавних событиях, в которых, как я понимаю, ты принимала непосредственное участие.

– Но это же было во Франции. В Европе. В Старом Свете.

– Ах да, я забыл. Человеческая натура меняется, стоит ей пересечь океан.

– Мне даже в голову не приходило, что эта зараза могла распространиться и здесь. И я не думала, что они способны ополчиться на четырнадцатилетнюю девочку.

– В этом твоя проблема. Ты не думаешь.

– Спасибо.

– Прости. Я имел в виду отсутствие у тебя определенного чутья.

– Ты хочешь сказать, что я бесчувственна?

– Не в этом смысле.

– Тогда в каком?

– Большинство евреев, даже таких, как я…

– Ты еврей?

Он молча глядел на нее несколько секунд, а потом, запрокинув голову, расхохотался.

– Вот это-то я и имею в виду. У тебя нет чутья.

Шарлотт почувствовала, что краснеет.

– Я допускала, что Ханна еврейка. Из-за того, чем она занимается. Но я не думала, что и ты тоже. Ты не ведешь себя как еврей. И не похож тоже.

– А теперь ты говоришь совсем как мисс Хэвишем наших дней, престарелая антисемитка, которая сидит у себя в поместье в стиле бозар ^[30] и плюется ядом. Как, по-твоему, выглядит или говорит типичный еврей, а, Чарли?

Тут он ее поймал.

– Я только имела в виду, что ты никогда ничего на этот счет не говорил. И ты никогда не делаешь ничего, связанного с религией.

– То есть в отличие от тебя?

– Меня не растили еврейкой. И я себя таковой не называю.

– Да, ты предоставляешь это другим. Понимаешь, я пытаюсь сказать, что ты – единственная знакомая мне еврейка, которая совершенно об этом не думает. Впрочем, нет, погоди. Твой отец был таким же, но мы с ним всегда говорили исключительно о книгах. Ах, каким он был издателем! Но большинство евреев, включая тех издателей, которых я встречал за границей, одержимы этим предметом. Даже те, кто старается сойти за нееврея. Особенно те, кто старается сойти, – в чем, естественно, я не обвиняю ни тебя, ни твоего отца, – они постоянно думают об этом. Кто – еврей, а кто – нет. Кто нас ненавидит, а кто притворяется, будто это не так. Некоторые из нас пытаются это игнорировать, а другие носят на груди, точно рекламу. Есть и такие, кто постоянно лезет в драку. Это тактика выживания. И это присуще всем нам. По крайней мере, я так думал, пока не встретил тебя. Ты – единственная еврейка, которой в этом отношении медведь на ухо наступил.

– У тебя паранойя становится каким-то достоинством.

– Это не паранойя, когда угроза реальна. Я так понимаю, о квотах ты слыхала. Я столкнулся с ними в Гарварде. И они до сих пор существуют. Тебе знакомо выражение «ограничение доступа»? У меня есть фотография отеля в штате Мэн. Там на дверях имеется табличка: «Собакам и евреям вход воспрещен». И это было еще до войны. Теперь все немного деликатнее. Не веришь – попробуй снять квартиру в некоторых домах на Манхэттене или купить дом в определенных районах Коннектикута, не говоря уж о многих других штатах нашего славного государства. Был у меня один друг, которому это удалось, но ему пришлось пустить перед собой адвоката. И все же кое-что хорошее в этом есть. Эта старая антисемитская сучка помогает Виви подготовиться к реальности.

– Чего я, как ты тут намекаешь, не делаю?

Ответом ей был только холодный синий взгляд.

* * *

Утром, придя на работу, она не успела даже снять пальто, когда к ней за перегородку вкатился Хорас.

– Я здесь для того, чтобы извиниться. На что я, кстати, неспособен, по мнению Ханны.

Последнюю фразу он произнес так тихо, что она не была уверена, будто правильно его расслышала.

– За что? – Шарлотт повесила пальто на вешалку, стоявшую в углу, и, обойдя Хораса, села за свой стол.

– За вчерашние нотации. Не знаю, что это на меня нашло – проповедовать тебе насчет того, что значит быть евреем. Это как если бы ты решила просветить меня, как нужно жить, если ты, извини за выражение, калека. И не надо так удивленно на меня смотреть, Чарли. Думаешь, я не замечаю, что я в инвалидной коляске?

– Я никогда раньше не слышала, чтобы ты об этом говорил.

– Я говорю об этом не больше, чем ты – о том, что случилось с тобой в Париже. Мы с тобой два сапога пара. Ходячие травмы. Или, в моем случае, травма на колесах. Это же обстоятельство делает нас с тобой величайшими загадками этого места. Объектами безграничного любопытства и разнообразных домыслов. «А это правда, что он был ранен, совершая подвиг?» – Он покачал головой. – Никакой это был не подвиг, а обычный бой, но подвиг – гораздо более интересная история, а мы тут все занимаемся продажей историй. «А правда, что ее пытали в гестапо? Или что она умудрилась сбежать вместе с младенцем из последнего поезда на Освенцим?» – Тут он предупреждающе поднял руку: – Я ни о чем не спрашиваю. Просто пересказываю тебе слухи, которые ходят вокруг именно из-за того, что мы с тобой ничего не рассказываем. Я вовсе не предлагаю нам с тобой прилюдно разоблачаться. – Хорас ненадолго замолчал, и Шарлотт подумала, что, может, он сейчас размышляет о самых дерзких домыслах на свой счет. – Но, – продолжил он, – друг с другом нам можно и не миндальничать. Так что я прошу прощения за вчерашние дурацкие нотации.