История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 198

Не довольствуясь этим желчным письмом, Паскевич спустя две недели отправил новое, в котором спрашивал Дибича, можно ли служить с начальником, который всяким случаем пользуется, чтобы сделать неприятное подчиненному? «Одно его (Ермолова) удерживает, – прибавлял он, – от прямых неприятностей, – это то, что я имею счастье рапортовать государю императору» ^[987].

Все это писалось тогда, когда Ермолова не было в Тифлисе. 27 декабря он возвратился в столицу Грузии, и отношения между ним и Паскевичем обострились настолько, что взаимное их положение оказалось невозможным.

Паскевич, говорит современник, конфиденциально снабженный силою, начал предъявлять претензию начальствующего, а Ермолов, несмотря на гнетущие его обстоятельства, не хотел смиренно уступить вверенную ему власть ^[988]. Алексей Петрович инстинктивно угадывал цели присылки Паскевича, но официально смотрел на него как на подчиненного ему генерала, присланного командовать только войсками под его начальством ^[989], а Паскевич смотрел на себя как на совместника, уполномоченного императором разделять с главнокомандующим бразды правления краем ^[990].

Все зло происходило оттого, что Паскевич имел поручения никому не известные и желал, чтобы все догадывались, что он приехал на Кавказ неспроста. «Полномочия сменить Ермолова, – рассказывал он впоследствии ^[991], – я не желал привести в исполнение без нового высочайшего повеления, которого, однако ж, прямо не испрашивал и которое барону Дибичу не было известно».

Неизвестно оно было официально и Ермолову, не считавшему нужным сообщать подчиненному свои виды и предположения. Паскевич же ежедневно обижался тем, что главнокомандующий не совещается с ним и действует самостоятельно.

– Я командую войсками, – говорил он, – но ничего не знаю, хотя по повелению государя императора для меня здесь ничего не должно быть секретного.

– Я имею право, – отвечал Ермолов, – прямо давать предписания частным начальникам, не сообщая вам о том.

– Таким образом я, живя от вас в десяти шагах, узнаю через два месяца о делаемых распоряжениях.

Прибытие посторонних было причиною перерыва разговора. Ермолов заметил Паскевичу только, что он холоден к нему.

– Вы холодны, а не я; в первый день по возвращении в Тифлис вы прислали мне сказать, что целый день не принимаете никого, и вот уже четвертый день, как не отдаете мне визита.

На следующий день Паскевич снова возобновил прерванный разговор.

– Я ничего не знаю, – говорил он, – о происходящем здесь, и известия или поздно до меня доходят, или я вовсе их не получаю. Вот доказательство тому: я сегодня получил от князя Мадатова от 25-го числа рапорт, что он 26-го числа выступает за Араке. Верно, князь Мадатов получил приказание от вашего высокопревосходительства дней десять прежде, ибо надобно по крайней мере столько, чтобы собрать отряд из Зардоба, Агджа-Бека и Ах-Оглана, откуда он пошел. Я слышал, что он получил приказание назад тому почти месяц. В какое положение вы меня ставите и что я должен рапортовать государю императору?

– Я не могу сообщать вам о всех моих распоряжениях, – отвечал Ермолов, – это похоже было бы на донесения.

Уступая, однако ж, просьбам и настояниям Паскевича, Ермолов обещал сделать распоряжение, чтобы дежурные штаб-офицеры его и Паскевича сообщали друг другу все делаемые распоряжения. «Но не думаю, – записал в своем дневнике Паскевич, – чтобы через это я многое узнал, ибо генерал Ермолов сам пишет бумаги и заносит в секретный собственный журнал. Часто об его приказаниях никто не знает, ни дежурный штаб-офицер, ни обер-квартирмейстер, ибо он часто пишет прямо от себя не только полковникам, но и батальонным командирам. Итак, государя императора намерение, чтобы я знал все без исключения, не исполняется».

Паскевич пытался несколько раз завести речь о будущих военных действиях, но Ермолов не высказывал своих предположений. Он говорил, что план его еще не обработан и он даст его прочитать, когда он будет написан для представления государю императору. Видя уклонения в ответах со стороны Алексея Петровича, Паскевич не выдержал и стал развивать свои планы будущей кампании. Ермолов все время поддакивал и, по-видимому, соглашался во всем, так что говоривший ушел, не зная мнения главнокомандующего. «Он со мною на большой политике, – писал Паскевич барону Дибичу ^[992], – и сколько может, скрывает… Я совершенно ничего не могу знать наверное о его намерениях».

Как ни склонны были верить в Петербурге всему тому, что служило к обвинению Ермолова, но донесения Паскевича были встречены с некоторым недоверием, – в них ясно видно было пристрастие, придирчивость и преувеличение. К тому же Паскевич тогда только еще начинал свою самостоятельную деятельность, а император Николай во многом не соглашался с проектируемым им быстрым и безоглядным наступлением. Напротив, он скорее в этом отношении склонялся на сторону Ермолова. «Я совершенно разделяю мнение ваше, – писал государь Ермолову ^[993], – касательно дальнейших военных предприятий против персиян. Я совершенно согласен, что прежде нежели перейти Араке, лучше очистить наши провинции совершенно от неприятеля, упрочить спокойствие оных и обеспечить продовольствие войск на дальнейшее действие, внести тогда уже войну в пределы Персии и действовать решительно. Не должно, однако же, упускать случая, если бы таковой представился, к овладению Эриванью, силою ли оружия, посредством денег или тайных сношений с эриванским сардарем. Я все сие поручаю вашему усмотрению».

Представляя государю донесение Паскевича, в котором развивался план будущих действий и намерение перейти Араке, Дибич приложил и свое мнение. «Решимость Паскевича, – писал он ^[994], – отогнать персиян от Аракса будет, я надеюсь, увенчана успехом. Она могла бы иметь значительную пользу, если бы поддержана была эшелоном войск и достаточным подвижным магазейном. В нынешнем положении многочисленная кавалерия неприятеля, если будет уметь действовать, весьма может затруднить движение Паскевича и сделать оное даже невозможным, если Ермолов не решится перейти в Шуше, дабы поддержать наступление Паскевича». На этой самой записке император Николай Павлович написал: «Все это правда, и я, признаюсь, не разделяю мысли Паскевича, ибо она удаляет нас от настоящей цели кампании».