История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 163

Вельяминов писал шаху, что, не упоминая о правах России на приобретение по трактату значительно большей территории, главнокомандующий, для окончания споров, уступил уже не только богатое населенное пространство между речками Капанак-Чаем и Капан-Чаем, но и весьма значительный угол Шурагели и урочище Гиль, лежащее около озера Гокча; взамен же того, он удержал в пять раз менее, а именно: пространство пустое и мало населенное по северо-восточному берегу озера Гокча. Вельяминов уверял шаха, что большей уступки главнокомандующий сделать не может до получения на то высочайшего разрешения и что противные тому поступки со стороны Ермолова были бы присвоением себе права, принадлежащего одному государю императору.

«Таковое присвоение, – говорил Вельяминов ^[790], – всеми законами в свете признано преступлением, и я бы почел себя слишком виновным перед вашим величеством, если бы мог когда-либо подумать, что вы будете требовать от генерала Ермолова измены своему государю. Великим монархам таковые требования несвойственны».

Такой категорический ответ лишал персиян надежд добиться желаемой уступки, и тогда шах решил отправить посольство в Петербург. Отказать в этом было невозможно, и Ермолов поручил Вельяминову сообщить персидскому правительству, что по случаю кончины императора Александра I при дворе будет продолжаться глубокий траур по крайней мере полгода, если не более, и что в течение этого времени никакие дела не будут рассматриваемы министерством, а тем более государем императором. Полагая поэтому бесполезным отправлять посла в Петербург до 1 июня, Вельяминов присовокуплял, что, конечно, после этого срока посол будет принят прилично его сану ^[791].

Отказ от престола цесаревича Константина Павловича, вступление на престол императора Николая I и последовавшие затем известные события 14 декабря 1825 г. изменили несколько положение дел и самого Ермолова. Еще до возмущения, происшедшего в Петербурге, было получено сведение о существовании обширного тайного общества, ветви которого раскинуты на всю Россию, не исключая и Кавказа. Собранные первоначально данные о заговоре и сбивчивые показания первых арестованных участников давали повод предполагать, что часть тайного общества развивалась на Кавказе и что Алексей Петрович если не был сам членом общества, то знал о его существовании. Впоследствии, как увидим ниже, все это оказалось ложным, и Кавказ совсем не был причастен к заговору; тем не менее император Николай I, не симпатизируя вообще главнокомандующему, долгое время оставался при убеждении в неблагонамеренности Ермолова.

В девять часов вечера 12 декабря 1825 г. император Николай писал барону И.И. Дибичу в Таганрог ^[792]: «Послезавтра, поутру, я – или государь, или – без дыхания. Я жертвую собой для воли брата; счастлив, если, как подданный, исполню волю его. Но что будет в России! что будет в армии! Г. Толь здесь, и я его пошлю в Могилев с сим известием к г. Сакену, и ищу доверенного для того же назначения в Тульчин и к Ермолову. Словом, надеюсь быть достойным своего звания не боязнию, или недоверчивостью, но с надеждою, что так как я долг исполнил, так что и все оный ныне передо мною выполнят. Я вам послезавтра, если жив буду, пришлю сам еще не знаю кого, с уведомлением, как все сошло. Вы также не оставите меня уведомить обо всем, что у вас или вокруг вас происходить будет, особливо у Ермолова. К нему надо будет, под каким-нибудь предлогом, и от вас кого выслать, например, Германа, или такого разбора; Я, виноват, ему (Ермолову) менее всех верю».

Такое мнение императора, конечно, служило приговором для будущей деятельности Алексея Петровича, и его удаление с Кавказа было только вопросом времени. Оно зависело от движения внутренних и, в особенности, политических дел, всегда усложняющихся с заменою начальника, близко знакомого с ходом событий. Каждый вновь назначенный принужден долгое время вникать в дело прежде, чем в состоянии будет высказать свое мнение или постановить решение. Это было особенно важно относительно Персии, государственный строй которой и характер главных ее деятелей не имел ничего общего с государственным строем европейских государств. Тегеранский двор нарушал трактат без всякого видимого повода и оснований, персияне вторгались в наши пределы без объявления войны и, забывая о святости договоров, пользовались каждым удобным случаем, чтобы поживиться на счет доверчивого и честного соседа.

Так было и теперь.

В начале февраля 1826 г. в Тавризе было получено искаженное известие о происшествии 14 декабря 1825 г. и о последовавших затем обстоятельствах. В Персии говорили, что Россия раздирается междоусобною войною, что великие князья Николай Павлович и Константин Павлович собрали войска и каждый желает захватить власть в свои руки. Подобная молва, несмотря на всю ее нелепость, казалась правдоподобною персиянам, ибо в Персии перемена правительства всегда сопровождалась беспорядками и потрясением трона. Сам Аббас-Мирза находился в таком положении и со смертью отца мог ожидать вооруженного сопротивления со стороны своего старшего брата, имевшего больше прав, но устраненного от престола.

Не дожидаясь получения более точных сведений о происходившем в Петербурге, персидский принц отправил нарочного с донесением шаху и старался уговорить его открыть немедленно военные действия и воспользоваться мнимыми беспорядками, происходящими внутри России. Вместе с тем наследник персидского престола стал деятельно готовиться к военным действиям. По его приказанию в Карадаге, Ардевиле, Тавризе, Хое, Эривани и в других сопредельных к нам провинциях собирались войска, преимущественно регулярные, и усиливалась артиллерия. В Тавризе шейх Джафар, признаваемый праведником, возбуждал народ против христиан и проповедовал необходимость войны, дабы избавить магометанское население от ига России ^[793].

Во всей Персии рассказывали, что с наступающею весною война непременно возгорится, и все ожидали объявления о том с большим нетерпением. Население было вообще недовольно своим положением и желало перемены, какого бы рода она ни была. Причиною тому была всеобщая бедность, недостаток и дороговизна хлеба. Вместо того чтобы стараться понизить цены на пшеницу, Аббас-Мирза поднимал ее, чтобы с большею выгодою продать свои многочисленные запасы и очистить переполненные хлебом магазины ^[794].

Хотя недостаток хлеба и фуража и свидетельствовал о затруднениях, которые встретили бы персияне при немедленном открытии военных действий, но на этом нельзя было успокоиться ввиду полученных достоверных сведений о том, что войскам отдано было приказание быть в полной готовности и что сам Аббас-Мирза выехал из Тавриза к стороне нашей карабагской границы. Он приказал произвести новый набор сарбазов в Карадаге, а из старых увольнять только тех, кои по осмотру окажутся неспособными к фронтовой службе. Общее настроение в пользу войны было таково, что в Тегеране все кербелайские сеиды и духовенство отправились к шаху с заявлением о необходимости военных действий с Россиею. Шах отвечал уклончиво, но обещал, когда наступит для того время, дать им 200 000 туманов, для формирования особого ополчения ^[795].