История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 53

Что касается мотивов песен, то «пение горцев, – говорит Вердеревский, – еще оригинальнее их музыки. Представьте себе, что четыре певца хором тянут четырехнотную гамму, например с до, останавливаясь на фа и потом опять спускаясь к до; в это время пятый, главный певец, резкой фистулой поет, во всю силу своего голоса, какой-то речитатив в лад, но не в такт аккомпанемента своих товарищей; в это же самое время пшено (пшиннер) делает свое дело – и из всего этого выходит удивительная разноголосица, в которой, однако же, мало-помалу привыкающее ухо европейца может наконец различить какой-то мотив, какую-то смутную музыкальную мысль» ^[92].

Мотивы старинных песен похожи на григорианский церковный напев, что доказывает, что музыка здесь родилась из церковных песнопений. Христианство исчезло между черкесами, но мотивы его молитв остались…

Домашний быт черкеса и его семейная жизнь. Неограниченная власть мужа над женой, отца над сыном. Положение в семье черкесской женщины. Разводы. Целомудрие женщин. Рождение и воспитание детей. Аталычество. Похороны

Жизнь черкеса всегда была тревожна: то народное собрание подымало на ноги весь аул, то начиналось какое-нибудь разбирательство, то приходила весть о грозящей опасности, то сбор партий, то набег, то вторжение наших войск, то, наконец, появление в горах шейха (святого), проповедующего покаяние.

В последнем случае народ в приступе набожности начинал с воплями каяться, приносил в жертву черных баранов, молился, налагал на себя пост и шел слушать проповеди шейха.

На большой поляне, где-нибудь в лесу, недалеко от аула, собиралось до трех тысяч черкесов, образовывавших широкий полукруг. Стоя на коленях, иногда в снегу, с поникшими головами, они жадно следили за молитвой, которую громкими голосами произносило несколько эфенди в белых чалмах и такого же цвета длинных мантиях, накинутых поверх черкески. Воткнутые перед ними палки с полумесяцем обозначали сторону, где находится Мекка. После молитвы проповедник читал главу из Корана и произносил проповедь, убеждавшую не сближаться с гяурами и драться с русскими до последней капли крови. Яркие картины, обещавшие райские утехи павшим в бою с русскими и адские муки тем, кто покорился, были так хорошо приноровлены к понятиям и характеру черкесов, что сильно поражали их воображение.

Впечатление, которое проповедник производил на аудиторию, было очень велико: это можно было видеть по быстро изменявшимся выражениям лиц. Но и этого ему казалось недостаточно: он заканчивал проповедь только тогда, когда своей речью вызывал всеобщее восклицание. Перечисляя грехи, принимаемые на душу черкесскими племенами, признавшими над собой силу русского закона, проповедник замечал, «что, по дошедшим до него слухам, они – от чего да избавит Аллах каждого правоверного, чающего вечной жизни, – даже едят свинину, без чего гяуры не стали бы им покровительствовать». Этого черкесы уже не могли вынести: они дрожали от досады, неистовые крики омерзения и проклятия вырывались у толпы…

– Харам! Харам (нечисто, запрещено)! – кричала толпа, перекрывая последние слова проповедника.

Довольный эффектом от своей речи и необузданным рвением своих слушателей, проповедник благословлял собрание, и все расходились по домам. Проходило два-три дня, самое большое неделя, и все бывало забыто, и вот уже совсем другой вопрос занимает всех.

Весна и осень – два времени года, когда жизнь черкесов отличалась наибольшей активностью, время это можно назвать временем набегов. С наступлением весны или осени князь, собрав достаточную партию молодых дворян, выезжал с ними, что называется, в поле. Найдя удобное место, партия располагалась в шалашах или просто под навесом. Княжеская свита, прислуга и молодые дворяне разъезжались по ночам в аулы, искали добычу, захватывали, то есть воровали и пригоняли быков и овец для пропитания. Если ночной поиск бывал неудачен, отправляли днем посланных в аулы, где они закупали необходимые припасы и ту провизию, которую нельзя приобрести благородным разбоем, как то: пшено, молоко, сыр и пр. Лучшие наездники отправлялись в экспедицию к дальним племенам, пригоняли к своим товарищам табуны лошадей и приводили пленных. Пир за пиром, угощение за угощением следовали в это время и сопровождались стрельбой, скачками и другими играми.

В жизни черкеса нельзя указать ни одного момента, чтобы он сидел смирно. Только ненастные дни, бури да ночь заставляли его сидеть дома и греться у очага, развалившись на разостланной полости.

Простая домашняя обстановка навевала скуку на черкеса, в сакле было ему тесно, душно и грязно.

Дома без деревянных полов, недостаток белья и одежды, отсутствие теплых бань и скудная пища порождали неслыханную нечистоту и самые отвратительные кожные болезни. «Кроме чесотки, – говорит очевидец, – и всякого рода злокачественных нарывов, я не раз встречал настоящую проказу, видел детей, у которых шея и плечи были покрыты наростом, похожим на рыбью чешую».

Черкесы вообще неопрятны: носят, не снимая с плеч, бешметы, испещренные заплатами, и нагольные тулупы с множеством самых разных насекомых, в бараньей шапке содержится чуть не целый воз сена, щепок, отрубей и множество других вещей. Бедность и нехватка одежды были так велики у абадзехов, что только половина из них имела рубашки, остальные же носили одну черкеску, не снимая ее с плеч. Дети до десятилетнего возраста, особенно у крестьян, ходили или голыми, или в одной рубашке. В теплой одежде и в шубах нужда была так велика, что из трехтысячного сборища абадзехов для набега на нашу линию реки Лабы достигало не более тысячи, а остальные были вынуждены вернуться домой с полпути. Одежда абадзехов была по преимуществу сшита из грубой бумажной ткани, которую они выменивали у турок на женщин и детей.

При такой бедности нельзя было и помышлять об особенной чистоте. Черкесы высшего класса и люди богатые держали себя гораздо чище, и между ними кожных болезней не встречалось. При этом во всех сословиях черкесского народа женщины отличались большей опрятностью, чем мужчины, несмотря на то что исполняли почти всю грязную домашнюю работу. За неимением бань, женщины беспрестанно полоскались в больших, совершенно плоских медных тазах и содержали свою одежду в исправности и чистоте.

Непривлекательность обстановки отчасти служила причиной тому, что черкес редко проводил время в кругу семьи, только вечерний сумрак пригонял его домой, где хозяйка хлопотала об ужине, помешивая ложкой в котелке, висящем на железной цепи над ярким костром. Оборванные ребятишки ползают на четвереньках по полу и с криками протягивают ручонки, ловя за полы мать, переливающую из ведер в корыто только что надоенное молоко. Захлопотавшаяся женщина сердито прикрикивает на детей и гонит их прочь.

– Не до вас мне сейчас, – говорит она, – подите вон к нему.

Лежащий перед костром отец семейства считает неприличным пускаться в интимную беседу со своей дражайшей половиной. Он ограничивается сухими, угрюмыми фразами, которые нехотя кидает через плечо, очень похожими на мычание быка. Жена никогда не дерзнет назвать мужа по имени, ни в глаза, ни за глаза, точно так же, как и муж не снисходит до этого. Местоимения он и она заменяют в семейном быту черкеса собственные имена супругов.