Таким образом, распоряжение войсковой канцелярии и на этот раз не было приведено в исполнение, а употребленное ей насилие, как прямое нарушение казачьей вольности, восстановило население еще более против старшин и всей их партии. Негодование особенно развилось и волнение в народе усилилось, когда в начале 1770 года получен был на Яике указ Военной коллегии о назначении команды казаков в состав вновь формируемого «Московского легиона».
Развитие военных действий и обширность театра войны нашей с Турцией требовали увеличения числа полевых войск, и тогдашнему вице-президенту Военной коллегии графу З.Г. Чернышеву пришла мысль сформировать две самостоятельные части войск и назвать их легионами
[45]. В совете, учрежденном при дворе императрицы, предложение графа Чернышева не было принято вполне, но решено было сформировать один легион из «иностранных и вольных людей» и назвать его иностранным. В состав этого легиона должны были входить пехота, кавалерия и казачья команда
[46].
По высочайше утвержденному 23 мая 1769 г. докладу Военной коллегии положено: 1) командиром иностранного легиона назначить бригадира Кара; 2) офицеров принимать из отставных и иностранцев; 3) знамен и литавр легиону не давать до тех нор, пока «оный таковые у неприятеля не завоюет и тем оные иметь достойным сделается», и 4) так как все нижние чины, за исключением кадровых 122 человек, назначенных из полков, должны быть набираемы из вольных и иностранных людей, то легион формировать в «польских местах»
[47].
Охотников поступить на службу оказалось очень мало, и формирование легиона шло весьма медленно. «А при том, – доносила коллегия
[48], – не можно по нынешним военным обстоятельствам, за краткостью времени к приведению их в совершенную дисциплину, на оных полагаться с такой твердостью, как на прочие полки, из рекрут набираемые». Основываясь на этом, коллегия испрашивала высочайшее повеление: 1) чтобы комплектование легиона производилось рекрутами на общем основании, за исключением гусар, которых предполагалось набирать из людей вольных, и 2) так как легион будет состоять не из иностранцев, а из природных русских, то назвать его Петербургским
[49].
2 сентября императрица утвердила доклад, а 19-го числа того же месяца Военная коллегия, признавая необходимым вновь усилить войска, ходатайствовала об учреждении еще одного легиона на следующих основаниях:
«Три драгунские полка, а именно Оренбургский, который ныне находится в Астрахани, Казанский, находящийся теперь в Симбирске, и Уфимский, состоящий ныне в Кизляре, да Грузинский гусарский, в Кизляре же находящийся, также и состоящие в команде генерал-майора графа Тотлебена роты, превратить в такой род войска, который в легионе полагается, распределяя их в баталионы и эскадроны по способностям, а казачью команду определить из яицких казаков»
[50].
3 октября доклад Военной коллегии был высочайше утвержден, повелено легион назвать Московским, формировать его в Симбирске и командиром его назначить генерал-майора Баннера
[51].
Указом от 25 декабря 1769 г.
[52] Военная коллегия поручила Яицкому войску назначить из старшин и есаулов 10, из сотников и десятников 18, казаков 300, писаря одного, да в трубачи и цирюльники 5, а всего 334 человека. Для выбора людей молодых и годных к службе было приказано генерал-майору Баннеру отправить на Яик одного штаб-офицера, которому «от войска в том выборе и чинить беспрепятственное послушание». Баннер командировал от себя квартирмейстера Глебова, который, несмотря на все свои старания, не мог исполнить данного ему поручения.
Распоряжение о назначении легионной команды подняло все Яицкое войско и произвело весьма сильное впечатление на казаков. По указу требовалось в состав команды 334 человека: цифра совпадающая с тем числом солдат, какое было показано замерзшими и умершими при посылке войск из Оренбурга, по требованию генерал-майора Черепова
[53]. Припоминая слова оренбургского губернатора, который в ордере писал тогда, что «с виновных взыщется толикое же число людей», казаки решили, что назначение в легионную команду сделано им в наказание и что правительство намерено обратить их в солдат и завести «регулярство».
Последнее должно было затронуть коренные обычаи казаков. Солдаты должны были брить бороды, а казаки, как раскольники, не могли на это согласиться и считали атамана и всю старшинскую партию предателями. В числе первых предателей они называли бывшего атамана Андрея Бородина: он был произведен в чин армейского подполковника и получил два больших полковых знамени, которые он передал потом Тамбовцеву. Продолжая далее обсуждать свое положение и считая виновными в гибели 334 человек солдат только одних старшин, для защиты которых они посылались, казаки признали справедливым, чтобы команда была назначена только из старшинской или согласной партии, а сами отказались от легионной службы. Атаман Тамбовцев не решился настаивать на исполнении указа отчасти и потому, что он касался самых дорогих обычаев казаков и их религиозных верований. Он отправил от имени войска прошение на имя императрицы, в котором просил уволить казаков от легионной службы.