Пушкин . И труслив, как мышь. Чуть стемнеет – дом на запор. Точно он в осаде. Воюю с дворником, да ведь скучно. Хоть победишь, а гордиться нечем. Надо съезжать.
Вяземский . Возьми мою, она удобна.
Пушкин . Стало быть – едешь?
Вяземский . Что поделать? Княжна моя стала вовсе плоха. Одна надежда на Европу.
Пушкин . Надолго ли?
Вяземский . На год. С детьми я несчастлив. Одни не заживаются, другие хворают. Так оставлять ее за тобой?
Пушкин . Сделай милость, оставь. Хозяин не плут?
Вяземский . Да не похож.
Пушкин . Я ведь кот ученый. Прежний-то мой, подлец Жадимировский, требует денег за то, что я съехал раньше срока. Стал я сутягой, строчу в Съезжий дом оправданья, а вижу – тяжбы не миновать.
Вяземский . Велики ли деньги?
Пушкин . Ему прибыток маленький, а мне убыток большой.
Вяземский . Что ж, «геральдического льва демократическим копытом лягает ныне и осел».
Пушкин . А славно писал покойник Пушкин! Что делать? В наше время на одного Щепкина приходится сорок семинаристов и тысяча торгашей.
Вяземский . За Щепкина можно платить и бóльшую цену. Европа давно это поняла и уравняла все сословия.
Пушкин . Но вряд ли Бенжамен Констан, тобой столь чтимый, целуется с лавочником. Игра в равенство небезопасна, мой милый. Демократия хороша, когда она облегчает путь Ломоносову, но не тогда, когда возвышает невежду. Наши поповичи бранят меня за аристократизм, но почему я весь век причислен к оппозиции, а демократ Булгарин – под защитой властей?
Вяземский . Один Ломоносов на всю историю. Не мало ли, Александр?
Пушкин . Кто ж спорит? Я говорю только о том, что европейский образец отнюдь не кружит мне головы. Бог весть куда наш народ придет и что на своем пути родит.
Вяземский . Еще Пугача. Ничего другого.
Пушкин . На Пугача мне роптать грех. Многих он побил, а меня кормит. Худо лишь, что из-за него торчу в городе. А коли не шутя, натура редкая, романтизма в нем бездна. Грамоте не знал, а понимал толк в притче. При звуке песни преображался. Прошлое его темно и загадочно. И что за тоска сделала из мужика бродягу? И чего искал он в своем скитальчестве? Неужто одного кровавого разгула?
Вяземский . Во всяком случае, он освятил его царским именем и следовал царскому примеру. Ты постигал казака, который назвался императором. Теперь ты обратился к императору, который то и дело поступал как казак. Будь осмотрителен. Твои занятия могут тебя завести далеко. Недаром твой «Всадник» не вышел в свет.
Пушкин . Поэзия не диссертация, поэт может и забыться. Другое дело – историк. Он тот же судья, а потому обязан быть холоден. Государственная необходимость существует, стало быть, ребячество – ее отвергать. Она такая ж реальность, как власть государя. Ты ругал меня за дух моего «Кавказского пленника», но даже покойный Пестель сознавал неизбежность Кавказской войны. Точно так же мы не смели отдать Варшавы.
Вяземский . А в этом мы никогда не сойдемся. Лучше оставим бесплодный спор. Опять побранимся, а мне не хочется. Самые звучные твои стихи ни в чем не изменят мнения Европы.
Пушкин . Ну и бог с ней. Что они могут понять в стране, которую мы не постигнем сами? Что стоят их похвалы и хулы? Я знаю им настоящую цену. Подумай, не нынешний парижский крикун, нет, сам Вольтер, оракул, столп мысли, умилялся нашей Екатерине, которая сослала Радищева и запорола Княжнина. И мне по струнке стоять перед их журналами? Нет, нам господа европейцы не судьи. Они давно почтительны к силе, не меньше непросвещенных татар.
Пауза.
Вот только Мицкевич нейдет с ума.
Вяземский . Странно. Зачем он тебе?
Пушкин . Не знаю. Верно, люблю.
Вяземский . Либо Мицкевич, либо Паскевич. Того и другого любить нельзя.
Пушкин . Да нелегко. Но Паскевич для меня – стяг, а Мицкевич – друг. Один – страна, другой – человек. Что ж делать?
Вяземский . Не знаю. Спроси Бенкендорфа.
Пушкин . Не взыщите, ваше превосходительство. Так чувствую и не могу иначе.
Вяземский . А не можешь, так не взыщи и сам. Напиши хоть том патриотических од, для их величеств своим не станешь. Им признания реальности мало. Им не лояльность нужна, а любовь.
Пушкин . Ты прав, Асмодей. А что б ты сказал, если бы я попросился в отставку?
Вяземский . Озлятся.
Пушкин . Бог с ним, покой дороже. Да надо и о семье позаботиться. Еще год в Петербурге и – хоть на паперть. Суп из незабудок – вот и все, что смогу предложить своей мадонне. И о душе подумать не грех. Сколько ж вертеться, сколько хитрить? Сам себе опротивел со своими играми. У Бенкендорфа ищу защиты от цензуры. Вишь, как хитер! Точно не знаю, что ворон ворону глаз не выклюет.
Вяземский . Если решишься, так прежде скажи. Помнишь, что говорил Анри Катр: счастлив, кто имеет десять тысяч ливров годового дохода и никогда не видал короля.
Пушкин (со вздохом) . Как раз про меня. (Помолчав.) Поеду в клуб. Должно, проиграюсь до последнего ливра, да куда ни шло. Так желчен нынче, что надо развлечься.
Вяземский . Желаю удачи.
Пушкин . Она бы мне весьма пригодилась.
Вяземский . Прощай.
Пушкин . Прощай.
Вяземский уходит.
Пора, мой друг, пора.
6
1 июля 1834 года.
Петергоф. На скамье Пушкин.
Появляется Дарья Федоровна Фикельмон. Она подходит к Пушкину, дотрагивается до его плеча веером. Пушкин встает.
Дарья Федоровна . Ваше лицо пугает, Пушкин. Оно бледно и скорбно, как в судный день.
Пушкин . Наконец вы одни, быть не может. Я хотел говорить с вами и весь вечер ждал вас. Я издали следил за вашей беседой. Не в пример мне, вы были веселы и оживленны. Мне хотелось убить этого господина.
Дарья Федоровна . Невозможный характер, вынь да положь! Вы, как ребенок, нетерпеливы!
Пушкин . Годы не научили ждать, хотя и все для этого сделали. Покойная няня звала неуимчивым. Однако вы видите во мне одни пороки. Не зря моя мать убеждена, что вы меня не выносите.
Дарья Федоровна . Странно, моя мать убеждена в обратном. Не сердитесь, я здесь и с этой минуты принадлежу вам.
Пушкин . Что за несчастье обольщаться расположением самой блестящей из светских дам. Впрочем, и быть ею – также несчастье. Помнится, я писал вам об этом.