Бешено выругавшись, Эраст Петрович сдернул с охотника головной убор и отшвырнул. Подброшенная сильной рукой, шапка взлетела высоко и обратно не упала.
Все трое посмотрели вверх. Шапка зацепилась за ветку и покачивалась там, метрах в пяти или шести от земли.
– Сам виноват, хам, – проворчал Фандорин, кажется, уже сожалея о своей вспышке. – Остался без шапки.
Охотник развернулся. Бесшумной, слегка раскачивающейся походкой подошел к сосне и вдруг очень быстро и ловко полез вверх по совершенно гладкому стволу.
– Ну его к черту, м-могиканина этого. Идемте, Сергей Тихонович.
Титулярный советник, оглядываясь назад, сказал:
– Зачем вы так? Теперь он с вами вообще говорить не станет. И потом, он злопамятный…
– Чингачгук уже и так сообщил мне всё, что я хотел з-знать. А злопамятность вредоносна прежде всего для того, кто таит в душе зло, – назидательно ответил Эраст Петрович. – Скажите лучше, где будем ночевать. Госпожа Аннушкина вряд ли окажет нам г-гостеприимство.
– Прямо в больнице можно. Все палаты пустые.
– Вот и располагайтесь. Отдыхайте. А я п-погуляю.
Сергей Тихонович жалобно сказал:
– Я понимаю… Я вышел у вас из доверия, потому что не рассказал про Шугая. И еще эти взятки морфием… Но я очень хочу стать другим, поверьте. – Он сжал тощую руку в кулак, помогая себе жестами. Слова давались ему с трудом. – Для меня невероятно важно, чтобы вы мне поверили… Я не знаю, что бы я сделал, лишь бы заслужить ваше уважение. Как это сделать, как?
– Ну, для начала вы могли бы достать вон ту штуку, оттопыривающую правый карман ваших брюк, – жестко сказал Фандорин. – Вынимайте, вынимайте.
– Как вы…? Откуда? – пролепетал титулярный советник.
Вытащил из кармана металлическую коробочку – точь-в-точь такую же, как выброшенная в реку.
Эраст Петрович взял, открыл. Шприц, пузырек с прозрачной жидкостью.
– Очень просто. Когда я выкинул ту, вы первым делом непроизвольно схватились за к-карман.
– Выкиньте и эту! – воскликнул Сергей Тихонович. – Она меня мучает! В ней будто сидит крошечный черт и искушает меня, искушает! Но я не поддался!
– Нет. – Фандорин вернул коробочку. – Пусть искушает. Я хочу, чтобы завтра утром вы предъявили мне пузырек. По-прежнему запечатанным. В прошлый раз я был рядом и помог вам. Теперь вы должны научиться справляться в одиночку. Сейчас я покажу вам, как концентрировать и направлять энергию Ки самостоятельно, пожелаю хорошей ночи и оставлю. Увидимся утром.
– Я попробую! Нет, не попробую. – Клочков приложил ладонь к сердцу, будто давал присягу – Я клянусь!
– Вот и п-прекрасно.
* * *
Вначале ночь была беспросветно темной, будто на мир опрокинулась гигантская склянка черной туши. Однако за час до полуночи тучи раздвинулись, в прореху без интереса заглянула рыхлая луна, и ее лучи лениво нарисовали серебристую полосу реки, щетинистые лесные берега и белый прямоугольник между ними – остров действительно очень похожий на натянутый ветром грот-парус, хотя никакого ветра не было.
Если бы кто-то внимательно посмотрел на реку, то заметил бы нечто поразительное и пугающее – темный силуэт лодки, которая двигалась сама по себе: поднимались и опускались весла, с лопастей стекала посверкивающая вода, но гребца не было.
Черный облегающий костюм и черная маска с прорезями для глаз – ночной наряд клана «крадущихся», для того и существовал, чтобы мастера тайных ремесел нельзя было разглядеть и в пяти шагах.
Фандорин греб осторожно, без всплеска, стараясь к тому же держаться в тени утеса. Лодку на больничной пристани он выбрал самую легкую, уключины смазал, так что движение по воде было бесшумным.
Сначала он подплыл прямо к помосту, от которого вверх, к поднятой корзине лифта, тянулись два троса. Потрогал их – скользкие, натертые смолой. По таким не влезет и ниндзя.
Вернулся в лодку, медленно поплыл вдоль обрыва, внимательно его осматривая.
Откос был вертикальный, с гладкой поверхностью, отполированной весенними разливами. Высота метров десять-пятнадцать. «Крадущийся» при помощи особых клиньев безусловно вскарабкался бы, но откуда ему здесь взяться?
Обогнув остров и оказавшись со стороны, противоположной больнице, Эраст Петрович прошептал: «А вот это уже т-теплее».
На краю сплошной белой стены темнела выбоина – будто наполовину обломанный и сгнивший зуб. Расстояние доверху было почти вдвое меньше, и цвет камня иной.
Приблизившись, Фандорин увидел, что это вкрапление породы, отличной от основной массы утеса. Тоже известняк, но не белый, а серо-желтый, притом мягкий – бугристый и пористый.
Интересно.
В камне было множество дырок и промоин. В одну, глубокую и узкую, до половины вошло древко весла. Эраст Петрович вбил его поглубже, привязал лодку. Потом оперся ногой и стал карабкаться.
Подъем требовал некоторой сноровки, физической силы и, конечно, смелости, однако ничего особенно трудного собою не представлял. Для человека, способного влезть на сосну, – пара пустяков. Конечно, спускаться намного труднее, но ведь можно просто спрыгнуть в воду, не так уж это высоко…
Это был первый из вопросов, ради которых Фандорин затеял ночную прогулку. Поднявшись на скалу (что не заняло и десяти минут), он получил вполне удовлетворительный ответ.
Вторую цель предприятия Эраст Петрович назвал про себя «неофициальным визитом».
Если постороннему человеку, да еще мужчине, попасть в обитель Утоли-мои-печали обычным образом невозможно, есть и другие способы. Например, такой.
Наверху «обломанного зуба» оказалась площадка размером с небольшую комнату, расположенная ниже уровня основного утеса. Наверх вела высеченная в камне лестница, которая упиралась в калитку – кажется, запертую.
Фандорин вспомнил, как докторша упомянула некий Игумений Угол, куда настоятельница спускалась для уединенного моления. Несомненно, это он.
Значит в этом закутке, женщина, которую он когда-то любил, бывала каждый день, в полном одиночестве…
Эраст Петрович попытался представить ее здесь – и не получилось. Очень уж странное было место. Основная часть зачем-то огорожена металлической сеткой в мелкую клетку. Такими обносят курятники, чтобы самые маленькие цыплята не разбежались. Зачем тут ограда?
Внутри, у каменного обрыва – какая-то дощатая будка, едва различимая в густой тени. Фандорин включил электрический фонарик.
Это был киот, какие ставят для убережения икон на перекрестках или паломнических маршрутах. Луч осветил крест на миниатюрном куполе, образ в поблескивающем окладе, потухшую лампаду на цепочке.
Пол киота был приподнят, и там возвышалось нечто вроде закрытой скамейки. Во время моления на настил преклоняют колени, чтобы они не касались земли, а на скамеечку опираются локтями молитвенно сложенных рук.