Дети дорог - читать онлайн книгу. Автор: Елена Самойлова cтр.№ 60

– Вот видишь, – харлекин, судя по всему, истолковал мое молчание по-своему, – тебе нечего возразить. Ты не можешь отрицать ни того, что дудочник, бесспорно, опасен для ромалийцев. Ни того, что в одиночку он, конечно, кажется не представляющим опасности. Но такие, как он, никогда не странствуют в одиночестве. А чем больше людей, тем они сильнее. Ты никогда не видела, как свора псов терзает медведя? Он мог бы зашибить каждую из собак лапой, но они берут числом.

– По-моему, ты слишком боишься людей. – Я покачала головой и в следующее мгновение поняла, что допустила ошибку, ткнув наугад и, судя по всему, неожиданно для себя попав в больное место.

Харлекин медленно выдохнул, низко опустив голову, и я услышала тихий, зловещий треск – это сминалась под пальцами Искры деревянная обшивка стены, у которой мы стояли.

– Значит… ты веришь в то, что сможешь ужиться… среди людей. Что можешь стать такой же, как они…

Дерево натужно заскрипело под железными когтями, медленно прорезавшими доски в палец толщиной. Я застыла, ощущая, как сквозняк холодной ладонью оглаживает заледеневшие босые ступни, как пробирается под юбку, студит колени.

– Змейка, – голос Искры рокотал, как далекий гром, предвещающий бурю, – Змейка, ты сама разденешься или мне испортить и это платье?

– З-зачем?

– Чтобы я мог любить тебя так, как это делают люди. – Харлекин склонился, неровно остриженные рыжие волосы мазнули по моей щеке – осторожно, будто украдкой погладили. – А они это делают постоянно.

– Я не хочу.

– А женщину далеко не всегда спрашивают, хочет ли она. Так устроено человеческое общество. – Он выпрямился, железная рука скользнула по моей груди, царапая блузку кончиками когтей. Искра улыбнулся и встряхнул ладонью, возвращая пальцам человеческий вид. – Никакого металла. Раз уж мы «как люди».

Он рывком ухватил меня за плечи, дернул за собой и бесцеремонно бросил поперек кровати, навалившись сверху. Я взвизгнула, уперлась руками в его плечи, изо всех сил пытаясь оттолкнуть, чувствуя, как пальцы обрастают бронзовой чешуей, а крепкие коготки пробивают Искрову рубашку и впиваются в плоть, расцвечивая белую ткань бордовыми пятнами.

– Искра, не надо!

И тотчас почувствовала, как он приподнялся, удерживая вес на локтях. Желтоватые лисьи глаза смотрели на меня серьезно, чуточку грустно и, как мне показалось, с осуждением.

– Дура. Неужели ты и впрямь поверила, что я хочу взять тебя силой?

С этими словами он поднялся и вышел, напоследок от души хлопнув дверью, а я осталась лежать на кровати с задранной выше колен юбкой и окровавленными пальцами, с которых медленно сползала бронзовая чешуя.

Прав Искра. Таких дур, как я, еще поискать надо.

На улице диким воем завывала кликуша. Уже не в первый раз я встречала ее в Загряде, не в первый раз она металась в каменном мешке меж домов, слепо ударяясь о стены и спотыкаясь о выступающие булыжники. Она цеплялась иссохшими старческими руками за одежды прохожих и без конца вещала о тварях, заполонивших город, о тех, кто только прикидывается человеком, а на самом деле ищет добычу посвежее да послабее. Указывала пальцами на лица людей с воплем «Нечисть!», кидалась из стороны в сторону, пока в конце концов не затихала, забившись в щель между бочками для сбора дождевой воды или в уголок под какой-нибудь лестницей, дрожа всем телом и кутаясь в драную засаленную шаль.

Городская сумасшедшая, на которую уже никто не обращал внимания, – привыкли. Торговки поговаривали, что поначалу полоумную бабку запирали под замком собственные дети и внуки, потом передали эту «честь» загрядскому дому умалишенных, но каким-то невероятным образом всего через пару дней после заточения кликуша опять появлялась на улицах со старой песней об ужасных тварях и призраках.

И вот опять старая женщина с горящим, дурным взглядом по-кошачьему зеленых глаз бродила кругами по крохотной Безымянной площади, рассыпая по камням истертую в пыль горько пахнущую полынь, смешанную с солью, что-то бормотала, о чем-то плакала. Драный, выцветший от времени платок сполз с седых всклокоченных волос на костлявые плечи, укрытые неожиданно аккуратной и опрятной свитой, грубые деревянные башмаки выстукивали на мостовой рваный, неровный ритм.

Я наблюдала за бабкой, сидя на высокой, поставленной на днище рассохшейся бочке и поджидая Михея, отправившегося к местному кузнецу договариваться о новых подковах для лошадей и осях для фургонов. Неделя-другая, и дороги подсохнут настолько, что можно будет собрать вещи и покинуть Загряду всем табором, следуя за торговыми подводами на север, к морскому берегу, куда все лето будут прибывать корабли из далеких земель. По просьбе ромалийского вожака я разложила тарры, и по всему выходило, что табору надо ехать к морю, а то и вовсе за море, где ждет вольная и сытая, пусть и нелегкая жизнь. А значит, и мне следом за ними.

То-то Искра «обрадуется», услышав эту новость: он-то все ждет, что я укажу ромалийцам путь-дорогу к месту, где они смогут осесть и прижиться, а сама отправлюсь куда подальше и от людей, и от змееловов с их дудками и револьверами. Говорил, есть в Славении такое место, Лиходолье называется, – если пересечь шуструю и глубокую речку Валушу, то можно позабыть и о дудочниках, и о наемниках с арбалетами и железными кольями. За ту реку мало кто отправляется по собственной воле, даже если мешок золота посулить, потому как наводнены те степи злом всех видов и размеров. Люди, что каким-то чудом прижились в Лиходолье, либо герои, еженощно отстаивающие свои жилища огнем, мечом и простецким, но действенным колдовством, либо беженцы-приживалы, заключившие договор с нечистью и отдающие подати кровью в обмен на спокойную жизнь. Тяжко там живется, зато свободно – и харлекинам, и даже шассам. Если можешь постоять за себя и ближнего, если есть силы отгонять рыщущее вокруг зло, примут, кем бы ты ни был. Впрочем, за предательство в Лиходолье убьют любого, не раздумывая.

– Нелюдь! – Высокий, сильный, срывающийся на визг голос кликуши расколол мерный гул на площади. Я невольно вздрогнула и вцепилась в лирхин посох, следя взглядом за трясущейся бабкиной рукой, тычущей пальцем в сторону невысокой полноватой женщины с корзиной на сгибе локтя. – Чудище поганое! Вижу тебя, насквозь вижу! Гнилая совсем, как коряга в болоте!

Обвиняемая тетка аж подпрыгнула, едва не уронив корзинку, торопливо отступила в сторону, отмахиваясь от кликуши шерстяным платком, сдернутым с плеча, как от назойливой осы, еще способной ужалить.

– Пшла прочь!

Тяжелый, обшитый крученой нитью край платка хлестнул кликушу по щеке, будто хлыст, оставив ярко-красный след на блеклой морщинистой коже. Горожанка вздернула пухлый подбородок и уже собралась было уходить, как ее остановил звонкий окрик. Я повернулась на голос – и остолбенела.

Через площадь, уверенно рассекая людской поток, шла невысокая светловолосая девица со знаком Ордена Змееловов, вышитым на левом рукаве форменного камзола с крупными стальными пуговицами. Та самая, которая породила гибельную мелодию-удавку, что захлестнула и уничтожила мое родовое гнездо, та, которой я сама перебила пальцы, чтобы девушка больше не могла играть на своем инструменте. Она шла, мягко улыбаясь, но ее глаза напоминали две бледно-голубые стеклянные пуговицы – пустые, холодные. Ровина непременно бы еще добавила «бездушные», потому что не отражалось в этих глазах ничего, что можно было бы назвать душой. Взгляд выгоревшего дотла человека, расставшегося с надеждой на лучшее и живущего лишь одним днем – сегодняшним.