– Никто меня не укусит и не подожжет, так ведь?
– Не должны. Там всего лишь книги, которые младшеклассникам нельзя трогать своими липкими пальцами. Некоторые из них, вероятно, должны храниться в музее или типа того. По крайней мере, на «Ибэй» они потянут на несколько фунтов. Иногда, не буду врать, когда наступали тяжелые времена, я испытывала искушение.
Я смеюсь, но замолкаю, когда вижу выражение лица Айви.
– Подожди, серьезно?
– Я могла бы получить сотню фунтов за несколько первых изданий! – Затем она пожимает плечами. – Шучу. Но лишь потому, что мне тут очень нравится. А мама сойдет с ума, если узнает.
– У тебя только мама с сестрой?
– Да. – Она опускает голову, так что волосы закрывают лицо. Я уже собираюсь сказать, что ей не нужно ничего объяснять, но она продолжает: – Папа бросил нас, когда мне было три года, и, пока мне не исполнилось девять, мы жили в общаге. Иногда он появлялся снова, но никогда – надолго.
– Мне жаль, – бормочу я. Не уверена, что знаю, что такое «общага», но догадываюсь.
– Мама работала на трех работах, чтоб сохранить нам крышу над головой, чтобы у нас было чем питаться и чтобы я могла заниматься… пока я не поступила в Иллюмен Холл, конечно же. Я едва ее видела. Я научилась пользоваться скороваркой, когда мне было пять.
– А бабушка с дедушкой?
Она качает головой.
– Я никогда не видела родителей мамы. Они приехали сюда из Китая, когда мама была маленькой, но, к сожалению, умерли до моего рождения. Родня по линии отца тоже держала дистанцию. Потом, через несколько лет после моего рождения, появилась моя сестра Вайолет… и все стало еще хуже. Честно говоря, звучит глупо, но у меня такое чувство, будто школа спасла меня.
Она поднимает взгляд, смотрит отстраненно.
– Даже в начальной школе, только войдя в эти двери, я поняла, что, несмотря на мою старую одежду и учебники из благотворительных организаций, я могу стать кем хочу и что я хочу стать лучшей. Я сделала все, чтобы преуспеть во всем. Математика. Английский. Спорт. Наука. А мама вложила те небольшие сбережения, что у нее были, чтобы помочь мне. Вот так я получила полную стипендию. Полная оплата обучения и полный пансион не только сняли часть груза с моей мамы, но и дали мне необходимую поддержку. Честно говоря, я хочу заработать достаточно, чтобы однажды купить маме настоящий дом. Я ничуть не хуже всех тех успешных людей, политиков и медиков, которые окончили Иллюмен.
– Ты взваливаешь на себя очень много.
Айви пожимает плечами.
– Возможно, но мне тут нравится.
Я улыбаюсь.
– Ты, кажется, действительно преуспеешь. Уверена, твоя мама очень гордится тобой.
Айви откашливается, как будто лишь сейчас осознав, сколько всего она рассказала мне.
– А как насчет тебя? Есть планы после выпуска из Иллюмен Холла?
Теперь моя очередь пожимать плечами.
– Я все еще не чувствую себя как дома в Британии. Но в Штатах для меня больше ничего не осталось. Может, возьму этот… как вы называете тут, «год на размышления»? – Я бросаю взгляд на Айви, которая пристально смотрит на меня. – Давай заключим договор, ты и я. На февральские каникулы, если мы обе застрянем тут, то поедем в какое-нибудь классное место, например в Париж! Я заставлю папу заплатить, – спешно добавляю.
Айви молчит, и я гадаю, не зашла ли слишком далеко.
– Венеция? – предлагает она.
– Договорились!
Она смеется.
– Давай вернемся к делу. Кловер считала, что в этой части библиотеки может быть что-то об «Обществе сороки», но у нее нет доступа сюда.
Секунду размышляю.
– Я немного погуглила о сороках. Довольно пугающие птицы.
– Одна к печали, а две – к радости, – напевает Айви.
– Это что?
– Никогда не слышала эту считалку?
Я качаю головой.
– Дай вспомнить. – Айви закрывает глаза, и клянусь, температура в комнате падает на пару градусов. Айви понижает голос до шепота:
Одна к печали, к радости – пара,
Три для девочки, четыре для парня.
Пять к серебру, шесть – к золоту,
Семь – секрет, молчанием скованный.
Холодок бежит у меня вдоль позвоночника.
– Это колыбельная или что? О! – Хлопаю себя по лбу. – Я не вспомнила раньше. Неизвестный Голос… прошу прощения, Кловер упоминала эту «одну к печали», да?
– Кажется, это старые стихи. Понятия не имею, откуда они. Может, стоит выяснить?
– Что, погуглить? – Я инстинктивно вынимаю телефон.
– Нет. Ну, то есть там, конечно, можно найти что-то. Но мы ведь пытаемся узнать что-то об «Обществе сороки» тут, в Иллюмен Холле, так ведь? И я не думаю, что «Гуглу» известно об этом хоть что-нибудь.
Я вбиваю: «Одна к печали + Иллюмен Холл» – просто на всякий случай, но, как и предсказывала Айви, результата нет.
Почему в ее присутствии я всегда чувствую себя такой глупой? Я кладу телефон в карман так, будто ничего не было.
– Давай поищем сорок в каталоге верхнего крыла. Хотя это мне тоже кажется слишком очевидным, – вздыхает Айви.
Мы отправляемся к одному из айпадов, встроенных в деревянные шкафы. Это так похоже на нашу школу: сочетание старинной мебели и новейших технологий. Есть даже маленькие GPS-датчики, вшитые в большинство книг, чтоб отследить тома, если их вынесут за пределы школы.
– Погоди! – Глаза Айви загораются. – Стипендия Корвида! Сорока относится к семейству врановых, Corvidae на латыни. Может быть, тут что-то есть?
– Откуда ты все это знаешь?
Айви вспыхивает.
– О, у меня в голове свалка. Мистер Тависток когда-то давал мне задание провести классификацию птиц и животных, обитающих на территории школы.
– Серьезно? – Я вскидываю бровь едва ли не до самого лба. – Этот странный садовник?
– Не верь всему, что говорит тебе Бонни, – отвечает Айви. – Плюс я нахожу его очень интересным, ясно? – Ее энтузиазм заразителен, тут же появляется чувство, что мы на пути к чему-то. Вбиваем в поиск «Врановые», и тут же появляется старая, не художественная книга под названием «Тайны врановых». Звучит многообещающе. Мы записываем место хранения и идем к отмеченной книжной полке. Когда мы находим книгу, она выглядит древней, толстой, с тусклыми золотыми, облупившимися буквами названия. На корешке виден силуэт птицы, наверное ворона. Мы с Айви переглядываемся. Снимаем ее с полки с почти нежным благоговением и ахаем, когда видим, что и сами страницы – ярко-золотые на срезе.
Мы пролистываем ее до первой страницы. Челюсть у меня падает на пол, когда я вижу надпись карандашом.