– Какой союз? – Мария Кириловна в растерянности переводила взгляд с Михаила Павловича на Жюльетту. – Вы были… вы были близки с Владимиром Андреевичем?!
Щёки обеих дам залило пунцовой краскою, а великий князь резко поднялся из кресел, отчего шляпа его упала на пол, – и стал посреди кабинета, заложив руки за спину. Золотые аксельбанты и эполеты придавали ему вид грозный.
– Баронесса фон Крюденер жила с гвардии поручиком Дубровским, не скрываясь, до самого его отъезда, – объявил он холодно Марии Кириловне, – и о том было известно всему Петербургу. По вашему удивлению, княгиня, я могу судить, что вы в здешней глуши про их союз не слыхали и что новость эта вам весьма неприятна. Стало быть, вы тоже неравнодушны к Дубровскому, коего имя и отчество произнесли с лёгкостью. Из этого я заключаю, что вам в самом деле известно куда больше обыкновенного. Мне надобно знать всё, что знаете вы. Ну же, говорите!
Мария Кириловна до хруста сплела пальцы и не могла вымолвить ни слова; Жюльетта снова пришла ей на помощь.
– Мой союз с Владимиром Андреевичем уже в прошлом, ваше высочество… и расторгнут не по его вине. Дубровского совершенно не в чем упрекнуть, а я должна признаться, что понапрасну оговорила его. Меня обманули, меня заставили это сделать, но… Ваше высочество, драгоценности, в краже которых обвиняли поручика Дубровского, дала ему я.
– Это не имеет решительно никакого значения. – Михаил Павлович качнул головою. – Краденые серьги в сравнении с прочими его преступлениями суть ребяческая шалость вроде переодевания монахом и катания на лодке с гробом, или…
Великий князь осёкся; не зная о том, как произошло знакомство Дубровского с баронессою, в присутствии дам не рискнул он живописать развлечения поручика и его товарищей, например, в женских купальнях, а потому закончил коротко:
– Дубровский – преступник и должен быть арестован.
– Дубровский не преступник, – глухим голосом возразила Мария Кириловна. – Выставить его преступником норовили те, кому он мешал. Мало того, Владимира Андреевича пытались убить, и он едва не был отравлен… в точности как мой муж.
– Господи боже… – ахнула Жюльетта; великий князь покосился на неё, кашлянул в кулак и молвил княгине, стараясь не терять обходительного тона:
– Сударыня, я сочувствую вашему горю. Мне доложили, что князя Верейского опоил ядом соседский помещик – и тотчас отравился сам, по ошибке или убоясь наказания. Но помилуйте, ваши слова – это какой-то французский роман… уж не знаю… какая-то трагедия Пушкина – Сальери, Моцарт и прочий вздор. Спору нет, гибель вашего мужа была ужасна – безвременна, нелепа и ужасна; вы без сомнения глубоко потрясены; ещё несколько времени смерть будет чудиться вам за каждым углом, однако я никогда не поверю, чтобы здешние дворяне бросились наперебой потчевать друг друга отравою…
– Мой отец пытался убить Дубровского, – прервала Мария Кириловна, глядя мимо собеседника на матушкин портрет. – Но волею Провидения тот яд, что послал он в тюрьму, оплошно был доставлен моему мужу. Князь погиб от руки моего отца.
Потрясённый Михаил Павлович опустился обратно в кресла и вместе с баронессою выслушал рассказ княгини о том, как Дубровский под видом француза жил в их доме; о том, как Сваневич из ревности покушался на жизнь Дубровского, и об истинных обстоятельствах гибели Верейского, Спицына и Троекурова.
– Но это же чёрт его знает… простите великодушно… чёрт его знает, что такое! – рыкнул великий князь. – Я отказываюсь понимать… и отказываюсь в это верить. С какой стати Кирила Петрович вздумал убивать Дубровского?!
Тут уже Мария Кириловна, позабыв страх и обретя красноречие, пересказала Михаилу Павловичу всё, что знала про тяжбу отца своего с бывшим товарищем; про имение, неправедно взятое судом при посредстве Спицына с подьячими, и про смерть бедного старика Дубровского на руках у сына.
– Владимира Андреевича называют разбойником, – говорила она, – только не своею волей оказался он в лесу. Его лишили отца и всего достояния, обрекли на нищету. Ни воротиться в Петербург, ни показаться на́ люди Дубровский уже не мог… Вот я говорю – на́ люди, да разве же люди так поступают?! Всем в округе было ведомо про мошенничество с имением, но никто не поднял голос и не вступился за Дубровского. Один только разбойничий атаман Копейкин во всём белом свете протянул ему руку помощи… Скажите же, можно ли обвинять в чём-то человека, который даже в ужасных обстоятельствах сохранил благородство и во имя любви простил своих гонителей?!
Жюльетта подхватила горячую речь княгини:
– Ваше высочество, можно ли винить Дубровского в смерти Сваневича, которого пощадил он прежде на дуэли, когда вступился за мою честь? Сваневич поплатился за свою трусливую подлость, и убит был не исподтишка, но на поле боя. Никому Дубровский не сделал дурного, никому не причинил зла и ни перед кем ни в чём не виноват…
– Ну, довольно! – Великий князь опять поднялся из кресел, при всём своём удивлении от услышанного не забыв, зачем в действительности разыскивал Дубровского. – Милые дамы, из адвокатов сделались вы уже судьями. Виноват, не виноват… Так не годится; ваши слова прежде надобно проверить. Ежели то, что вы сказали, окажется правдой, будьте благонадёжны: я наведу здесь порядок. Ни один мошенник не уйдёт от расплаты! Следствие начнём завтра же, но пока…
Продолжая говорить, Михаил Павлович шагнул к дверям и кликнул адъютанта, который немедленно явился.
– Городничего с исправником ко мне, – велел ему великий князь. – Жиром тут заплывают, службу забыли, зато на поминках первые… В Рязань губернатору приказ: поднять солдат – всех, сколько есть. Дороги перекрыть; уезд перевернуть вверх дном и наизнанку вывернуть, но Дубровского найти!
– Ни к чему наизнанку, ваше императорское высочество, – послышался голос из-за спины адъютанта, замершего в дверях. – Нужды нет понапрасну людей беспокоить. Я уже здесь…
Адъютант посторонился, и в кабинет вошёл Дубровский, одетый форейтором с гербом баронессы фон Крюденер на ливрее.
– …а султан снова у ног вашего высочества, – продолжал он, – как в старые добрые времена.
Мария Кириловна с Жюльеттою ахнули; Михаил же Павлович проследил взгляд Дубровского – и под ногами увидал свою шляпу с султаном из белых петушиных перьев, упавшую во время разговора.
– Ты что же… каламбурить вздумал?! – взревел он, сжимая кулаки.
Каламбур был хорош. Несколькими годами прежде великий князь водил Гвардейский корпус воевать с Турцией. В том походе юного корнета Дубровского за воинскую доблесть произвели в поручики. После многих славных сражений в двадцать девятом году по Адрианопольскому мирному договору турецкий султан не только отдал России несколько крепостей на берегу Чёрного моря, устье Дуная и тамошние острова, но и согласился с тем, что к Российской империи присоединились Грузия, Имеретия и Менгрелия. Наконец, Турция вынуждена была признать независимость Греции, Сербии, Молдавии и Валахии: поверженный султан тогда в самом деле лежал у ног Михаила Павловича.