Русский Зорро, или Подлинная история благородного разбойника Владимира Дубровского - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Миропольский cтр.№ 44

– Меня задушат, как задушили отца, – прямо сказал Константин Павлович и вновь ответил отказом. Уговоры были тщетны, Михаил вернулся ни с чем; в середине декабря российской столице объявили о воцарении Николая Павловича, следующего по старшинству.

Среди подданных сделалось волнение. Заговорщики из лучших фамилий не пожелали присягать Николаю вместо Константина, назвали случившееся дворцовым переворотом и вывели на Сенатскую площадь полки гвардии. Повстанцев удалось разогнать; зачинщиков мятежа арестовали и отдали под суд. В двадцать шестом году пятерых главных декабрьских смутьянов повесили, прочих сослали; Николай был коронован императором…

…а графиня де Гаше тихо коротала свой век в Крыму под присмотром соглядатаев Михаила Павловича. Великому князю доносили, что старуха заказала себе могильную плиту из белого мрамора и велела высечь на ней вазу с листьями аканта – символ триумфа и преодоления трудностей, а под вазою – вензель Марии-Антуанетты. Но не собиралась ли графиня в семьдесят лет снова умереть, чтобы воскреснуть под новой личиною? И не готовилась ли опубликовать записки свои? Когда бы тайну Александра Павловича узнали в Европе, последствия для России могли наступить самые плачевные.

При французском дворе или где-нибудь в Италии опасную свидетельницу, пожалуй, поспешили бы отравить; в России яды были не в чести. Что же делать? Пока Михаил Павлович обсуждал с новым государем судьбу интриганки, она в самом деле умерла: тело со стародавними шрамами от кнута на спине и клеймёным плечом опознали обе баронессы фон Крюденер и лекари. В дом покойницы немедленно отправлен был нарочный с предписанием изъять её архив. Ему отдали всё, кроме металлического ларца с тетрадями записок и ценностями, которые владелица никому не показывала. Оказалось, в предчувствии скорой кончины графиня вызвала капитана Дубровского, который уехал с ларцом, лишь только испустила она последний вздох.

Великий князь прибыл в Раненбург, встретился с Дубровским и велел выдать ларец. К немалому удивлению Михаила Павловича, капитан отказался.

– Я не могу выполнить волю вашего высочества, поскольку она противуречит воле его императорского величества государя Александра Павловича, – без трепета отвечал Дубровский. – Он завещал нам с графинею хранить ларец, содержимое коего мне неведомо, и отдать либо ему самому, либо прибывшему от него человеку с тайным знаком, либо новому государю по достоверной смерти Александра Павловича. Воля ваша делать со мною всё, что вам будет угодно, а присяги я не нарушу.

Михаил Павлович отдал должное стойкости старого гвардейца; тем не менее он велел его арестовать и доставил в Петербург. Там уже с Дубровским говорил сам государь; капитан с прежним убеждением повторил свои слова и отправлен был в Петропавловскую крепость – любоваться клочком серого петербургского неба сквозь толстые прутья решётки на маленьком окне под потолком каземата.

Поглядывая на крепость с другого берега Невы, из Зимнего дворца, братья рассудили, что Дубровский скорее умрёт под пыткою, но ларец не выдаст. Притом в его руках тайна государя-отшельника может оказаться даже в большей сохранности, чем в Петербурге, где чувствовались ещё последствия декабрьского мятежа и мало кому можно было верить.

– Кто ещё способен столь мужественно блюсти присягу? – говорил императору великий князь. – Этот офицер беден и незнатен. Вся жизнь его – это жизнь воина в службе у государя. Неспроста во всём окружении своём Александр Павлович выбрал именно его.

– По всему судя, доверял он Дубровскому безоглядно, – согласился Николай Павлович, велев освободить капитана. – Положимся на него и мы. Снова послужит нам Раненбург.

К этому уездному городу на юге Рязанской губернии в императорской семье относились по-особенному. Прежде стояло здесь богатое село Слободское. Высокий берег реки Ягодная Ряса приглянулся царю Петру в путешествиях меж Москвою и Воронежем, а однажды в местечке Медвежий Лог неподалёку от села с возмутительной дерзостью ограблен был государев обоз. Пётр Алексеевич крепко разгневался и велел казнить разбойников, коими оказались жители Слободского, но состоявший при царе Меншиков умолил казнь отменить, а разбойничьи края отдать ему во владение. Государь сменил гнев на милость, и новый хозяин спешил воздвигнуть над Ягодною Рясой путевой дворец для отдыха царя и свиты.

Сперва был дворец небольшим деревянным домом, но вскоре – годом раньше Санкт-Петербурга – на его месте уже встала крепость, сооружённая на голландский манер. Нарекли её тоже по-голландски Ораниенбургом в честь любимых государем апельсинов. Правда, диковинных плодов местные жители так и не увидели, – хорошо здесь родились только яблоки. «Римской и Российской империй князю, властителю Ораниенбурга» – так стали начинать письма к Меншикову, пока для удобства название не сократили до Раненбурга.

Когда Пётр Первый скончался, императрицею стала его супруга Екатерина: светлейший князь Меншиков помог ей взойти на престол и сделался генералиссимусом, однако волею следующего государя Петра Второго без суда отправлен был в Раненбург отбывать ссылку.

По злой иронии судьбы следующим в пяти углах Раненбургской фортеции пять лет провёл главный недруг Меншикова – князь Долгоруков. Ставши узником, он и шагу не мог ступить из укрепления: только княжеских слуг выводили под конвоем на базар за харчами.

Ещё лет через десять дочь Петра Первого императрица Елизавета заточила в крепости над рекою Брауншвейгское семейство – бывшую регентшу Анну Леопольдовну с мужем и малолетним сыном Иваном Антоновичем, свергнутым царём Иваном Шестым…

Одни высокородные пленники сменяли других, а тем временем город рос, богател и сделался уездным. Здешний Троицкий собор проектировал сам Андрей Воронихин – архитектор Казанского собора в Петербурге: купцы Раненбурга могли позволить себе нанять столичную знаменитость.

Теперь волею исчезнувшего императора Александра Павловича и нового императора Николая Павловича город снова хранил государственную тайну. За хранителем, старым Дубровским, издалека присматривали; его нелюдимый нрав и прежняя бедность не оставляли сомнений в том, что капитан продолжает блюсти присягу. Записки графини о спектакле с государевой смертью оставались в надёжных руках – так думали в Петербурге…

…и тут баронесса Жюльетта фон Крюденер, схоронивши мать в Крыму рядом с графиней де Гаше и воротясь в столицу, поведала вдруг великому князю о смерти старого Дубровского.

Михаил Павлович с волнением передал новость брату, а скоро из Раненбурга подтвердили: капитан в самом деле умер – и внезапно; усадьба его сгорела, сын же, заподозренный в поджоге, пропал неизвестно куда.

– Полагаю расследовать это дело, не посвящая никого в излишние подробности, – говорил государю великий князь. – От полиции тамошней рвения ждать не приходится, вот и пускай всё идёт, как идёт. Сын капитана скор на язык; коли поспешат его схватить, непременно станет говорить лишнее. Надобно, чтобы молодого Дубровского первым отыскал наш надёжный человек. Ежели записки графини целы, мы найдём способ их изъять. Ежели бумаги сгорели, тем лучше: довольно будет в этом убедиться без сомнений.