Былое и дамы - читать онлайн книгу. Автор: Нина Воронель cтр.№ 46

Но Козима не дала мне упасть, она подхватила меня одной рукой и встряхнула, как мешок крупы, — она такая высокая и сильная, на две головы выше Рихарда. “Ладно, — сжалилась она, — заходи и выпей кофе, ты ведь не успела позавтракать? А потом отправляйся в детскую, помоги няне одеть девочек. Мне нужно срочно собраться, чтобы ехать с Рихардом в театр, — сегодня будет прогон первого акта “Пар-сифаля”.

Я сидела за кухонным столом перед чашкой душистого кофе, не в силах проглотить хоть каплю, как вдруг в кухню явился Рихард. Я очень удивилась, потому что он терпеть не мог кухонные запахи. Он подсел ко мне и заглянул мне глаза:

“Тебе понравилось, как твой любезный братец меня расписал? Настоящий поэт — какие слова нашёл! А я, наивный, принимал его в своём доме как родного!”

Неожиданно из глаз у меня потоком хлынули слёзы, я начала бурно икать и биться головой об стол, так что чуть не опрокинула чашку с кофе. Рихард испугался, он схватил со стула посудное полотенце и попытался утереть мои слёзы.

“Перестань реветь! Лучше расскажи, ты когда-нибудь видела этого еврея, Поля Ре?”

Я так удивилась, что даже перестала плакать:

“Поль Ре еврей? Но он ничуть не похож!”

“Ты думаешь, что все евреи ходят в ермолках и шепелявят в слове шнелль? Так знай, что самые опасные те, которые говорят по-немецки лучше, чем мы с тобой!”

“Так Поль Ре еврей? Вот почему он сразу показался мне таким противным!”

“Умница! Я всегда утверждал, что мы испытываем отвращение к евреям, даже не подозревая, что они евреи!”

Тут Козима позвала Рихарда и он поспешно ушел. А я наконец отхлебнула кофе и даже откусила кусочек бутерброда — у меня отлегло от сердца. Я поняла, что Вагнеры меня не прогонят в наказание за проделки моего сумасшедшего братца, который попал в лапы гнусного еврея Поля Ре.

Сегодня я получила письмо от Элизабет Ницше. Я удивилась, к чему бы это? Ведь она до сих пор никогда мне не писала, и я даже подумала, что это наверно Вагнеры попросили её отправить мне их письмо. Но письмо оказалось от нее самой, и было полно самой оскорбительной брани.

Она называет меня мерзкой сводницей за то, что я якобы свела ее прекраснодушного наивного брата с отвратным еврейским ублюдком Полем Ре, который, прикрываясь фальшивым дипломом доктора философии, совратил её дорогого Фрицци и замарал его чистую душу. Никогда, никогда у Фрицци и в помыслах бы не было поднять руку на высочайшего гения всех времен Рихарда Вагнера, если бы этот негодяй Поль Ре не воспользовался его болезнью, чтобы втереться к нему в доверие и нашептать ему в ухо оскорбительные обвинения в адрес его кумира.

В этом якобы нет ничего удивительного: по мнению Элизабет, евреи — гнусная раса, которая только и рыщет, как бы посеять раздор в благородных немецких душах. И потому в ужасной ссоре Вагнера с её Фрицци виновата я со своей якобы благотворительной виллой в Сорренто, где Поль Ре прикинулся другом Фрицци и нашел ключик к его сердцу.

Особенно нелепо это звучит если вспомнить, что именно Фридрих свёл меня с Ре и привёз его в Сорренто. Но это была не последняя нелепость в письме Элизабет. Оно заканчивалось пространным требованием порвать всякие отношения с Полем Ре и вынудить Фрицци отказаться от недостойной дружбы с этим хитрым евреем, который настраивает его против великой немецкой культуры.

Я в сердцах порвала это гнусное письмо и выбросила в мусорную корзинку, а потом пожалела — нужно было бы его сохранить, чтобы представить людям всю злобную мерзость натуры Элизабет Ницше.

Мальвида не ошиблась: Элизабет Ницше до своего последнего часа пронесла в душе факел ненависти к Полю Ре и ко всей еврейской расе. Вот цитата из ее воспоминаний, представленных в 1911 году к Нобелевской премии по литературе, но, к счастью, её не получивших — в том году её перехватил у Элизабет драматург Морис Метерлинк.

“В конце концов Израиль ворвался в образе доктора Поля Ре, очень ловкого, очень скользкого, с виду обожающего Ницше и обслуживающего его, а на деле во всём его перехитрившего — их отношения это образец отношений еврейства и Германии в миниатюре”.

Я, разумеется, не отказалась от дружбы с Полем Ре, а, напротив пригласила его читать лекции для моих курсисток. Вот уже два года мои римские курсы для эмансипированных девиц процветают, привлекая всё новых и новых слушательниц и вызывая негодование Элизабет Ницше. Она написала в каком-то журнале, что феминизм расцвёл в результате изобретения швейной машинки, раскрепостившей многих женщин от изнурительного труда белошвеек и подарившей им море свободного времени, которое им некуда девать.

Вряд ли хоть одна из моих курсисток стала бы белошвейкой, даже если бы Зингер не изобрёл швейную машинку, — все они барышни из благополучных семей, образованные и хорошо воспитанные. Я с симпатией отношусь ко всем слушательницам моих курсов, но сегодня пришла записываться на курсы молодая девушка, которая сразу покорила моё сердце неповторимой смелостью суждений и силой характера.

Я не могла бы объяснить, как я с первого взгляда эти качества распознала, но я уверена, что не ошиблась. Дело не во внешности. Впрочем, внешность её поразительна, хотя нельзя сказать, что она очень хороша собой — у меня есть несколько курсисток куда краше и элегантней. Но она очень привлекательна и стройна, а взгляд её огромных серых глаз магически завораживает и завлекает.

Хоть зовут её Лу фон Саломе и немецкий у неё абсолютно чистый, без тени акцента, оказалось, что родом она из Санкт-Петербурга. Я заговорила с ней на своем ломанном русском языке, и она просияла, когда узнала, что я перевела на немецкий “Былое и думы” Искандера. Оказывается, она даже читала отдельные выпуски этих мемуаров, так что я почувствовала к ней ещё большее расположение. А когда я, заполняя её формуляр, спросила, какой она религии, она строптиво вздернула верхнюю губку над прелестными жемчужными зубами и объявила:

“Никакой! Я давно поняла, что Бог умер!”

“Вы читали Фридриха Ницше?” — ахнула я.

“Кто такой Фридриха Ницше? Первый раз слышу!”

Это неудивительно — ни одна книга моего бедного Фридриха пока не была продана.

“Так откуда же вы взяли, что Бог умер?”

“Сама заключила — из чтения и размышлений. Вас это возмущает?”

“Напротив, меня радует, что вы мыслите самостоятельно”. “Чудесно! Меня тоже радует, что вы мыслите самостоятельно, дорогая Мальвида”, — самоуверенно ответила эта дерзкая девчонка, и я не смогла на неё рассердиться. Ни одна из моих девиц даже в мыслях не посмела бы назвать меня просто Мальвидой без фрейлин фон Мейзенбуг, а Лу даже не запнулась — мое имя слетело с её язычка естественно и мило.

Хотя Лу фон Саломе опоздала к началу семестра, она мне так понравилась, что я тут же записала её на курсы и пригласила прийти на следующий день, чтобы прослушать лекцию Поля Ре.