Какое‑то время Ламонт пытался устроить Йена поудобнее, но вскоре сдался.
— Развлекайтесь, миледи, — сказал он. — Я пришлю вам немного виски, чтобы успокоить нервы.
— Мне не надо никакого проклятого виски! — взорвался Йен.
— Виски не для тебя, а для нее, — невозмутимо ответствовал Ламонт.
Маргарет рассмеялась.
— Спасибо, но в этом нет необходимости. Я и так справлюсь.
Ламонт внимательно посмотрел на стоявшую перед ним рыжеволосую женщину, и в его взгляде читалось откровенное сомнение. Молча поклонившись, он вышел из палатки.
Питер, должно быть, предупрежденный Ламонтом о дурном расположении духа Йена, вбежал в палатку с ведром воды и сменой одежды и тотчас же выбежал.
Йен приподнялся и начал избавляться от доспехов. Маргарет молча подошла, чтобы помочь ему, но когда попыталась снять с него тунику, он остановил ее, буркнув:
— Я сам.
Маргарет покраснела, кивнула и отвернулась. Помогать ему раздеться — действительно не лучшая идея для них обоих. Ситуация и без того была интимной. Когда она к нему повернулась, он уже смыл с себя грязь и надел чистую тунику.
Йен не стал протестовать, когда она помогла ему снять сапоги; он понимал, что с поврежденной ногой не сможет сделать это самостоятельно. Даже с помощью Маргарет ему пришлось вытерпеть сильную боль.
— Извини, — пробормотала она. — Это не… ты не… — Она прикусила губу. Сдержанность покинула ее. Ей было страшно за него.
Йен покосился на жену. Ее глаза застилали слезы.
— Все в порядке, Маргарет, поверь мне. Просто немножко болит. — Она прищурилась сквозь слезы. — Ну ладно, сильно болит. Но я уверен, через несколько дней все будет нормально.
— Ты действительно уверен? — спросила она шепотом.
А потом, словно это было вполне естественно, Йен откинулся на подушку и привлек жену к себе. Маргарет прижалась щекой к его груди и затихла. Сколько раз они так же лежали рядом много лет назад? Она никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем лежа в его объятиях, слушая ровное биение его сердца.
«Ох, Йен, — думала она, — ну почему это случилось с нами?» Слезы жгли глаза. Дыхание перехватило. Ведь они с ним могли быть так счастливы…
— Значит, ты видел его, — прошептала она.
— Да, — после небольшой заминки ответил Йен.
В его голосе прозвучало что‑то странное, и Маргарет заглянула ему в глаза.
— Он твой, Йен. Ты не мог этого не заметить. Эхан очень похож на тебя.
— Он убежал от меня, Маргарет. Он понял, кто я… и убежал.
Йен казался сейчас таким… уничтоженным и раздавленным, что сердце Маргарет заныло от боли.
— Он был испуган?
Йен помотал головой.
— Дело не в этом. Он ненавидит меня. Я видел эту ненависть в его глазах. И как я могу его винить? Я позволил гневу взять над собой верх, и это стоило мне сына. — Он посмотрел на жену. Его глаза потемнели. — Ты была права. Мне некого винить, только себя.
— Он всего лишь маленький мальчик, Йен. Он не может тебя ненавидеть. Он тебя не знает. Все, что ему известно, исходит от моей семьи. Это моя вина. Мне следовало больше рассказывать ему о тебе, но это было слишком больно. Встреча с тобой — шок для него. Когда он тебя узнает лучше, все изменится. Просто дай ему время. Он не таит злобу, как мой отец.
— Или как его отец?
Их взгляды встретились. Маргарет понятия не имела, что думать. Речь об Эхане? Или Йен признает что‑то еще? Неужели он сожалел о той злобе, которая развела их на много лет?
Йен знал, что сожаления бессмысленны. Однако при первом взгляде на детское личико, похожее на его собственное, они нахлынули на него с такой силой, что едва не задушили.
Пять лет. Он потерял пять лет жизни сына — и все потому, что был дьявольски упрям и переполнен злобой и ненавистью. Он не мог заставить себя встретиться лицом к лицу с женщиной, предательство которой нанесло глубокую рану и стоило очень дорого.
А теперь он столкнулся с жестокой справедливостью. Сын ненавидел его. Ненависть порождает ненависть.
Да, он сам во всем виноват. Ему следовало вернуться много лет назад, но он боялся встретиться с Мэгги, поэтому и прятался вдалеке, как последний трус.
И что он получил? На него обрушилась лавина чувств и воспоминаний, хотя он всячески старался этого избежать. И еще он получил сына, который ненавидел его настолько, что предпочел голод побегу с ним.
Йену очень хотелось верить словам Маргарет. Правда, он видел взгляд сына, видел жгучую ненависть в детских глазах… и узнал в них самого себя. Как же он в таком случае мог ждать прощения от сына?
Заглянув в лицо Маргарет, он тихо сказал:
— Знаешь, теперь‑то я понимаю, что есть не только черное и белое, как я когда‑то считал. Мне следовало дать тебе возможность все объяснить.
— Ты думаешь, это могло что‑то изменить?
В то время… скорее всего нет. Тогда его чувства были слишком сильными и неуправляемыми. А намерения жены ничего для него не значили. На последствия ее и его ошибки надо было взглянуть издалека. А тогда они были слишком ужасными для понимания.
— Понятия не имею. Но я бы знал, что у меня есть сын. И он бы не думал, что я его бросил.
— Он и не думает. Не будет думать. Просто дай ему время.
Они помолчали. Наконец Йен кивнул. Он горы свернет — только бы пробиться к мальчику. Как только вызволит его из замка.
Должно быть, невеселые мысли отразились на его лице, и Маргарет спросила:
— Как он выглядит? Не страдает? — В ожидании ответа она затаила дыхание.
Стараясь не думать о том, с какой жадностью мальчик пил воду и ел говядину, Йен твердо сказал:
— Мальчишка в порядка, Маргарет. Насколько я могу судить, он бодр и крепок.
Маргарет всматривалась в лицо мужа, отчаянно желая верить.
— Он действительно не страдает? Он такой маленький, и я боюсь… У него достаточно еды?
Йен ответил уклончиво.
— Замок в осаде совсем недавно. Уверен, вся еда, которая там есть, идет мальчику. Он не страдает.
— Но сколько еще это продлится? — как бы размышляя вслух, пробормотала Маргарет.
Йен немного пошевелился и поморщился от боли, прострелившей ногу. Хоть она болела не так уж сильно — если не шевелиться, — тем не менее он чувствовал, как распухает колено. Несмотря на все свои заверения, он вовсе не был уверен, что перелома нет.
Маргарет в испуге воскликнула:
— Ой, я забыла перевязать твое колено! Человек, который отправился за лекарем, сказал мне это сделать. Боюсь, я не слишком хорошо за тобой ухаживаю.