Граф Кларендон, впоследствии ставший одним из основных королевских советников, заметил, что тревожность Карла заставляла его принимать предложения или уступать влиянию людей, которые на самом деле были менее даровиты, чем он сам. Карл никогда по-настоящему не понимал истинных достоинств и недостатков тех, кто его окружал. Он имел тенденцию доверяться обычным хвастунам или авантюристам, но не замечать людей, реально достойных, пусть и немногословных. Королевский совет составляли компетентные придворные, многие из которых были приближенными отца Карла, а другие – друзьями и доверенными чиновниками. Однако главные решения передавались из полного Совета на рассмотрение выбранных небольших групп или комитетов, поэтому при дворе распространялись подозрительность и ревность.
Первое публичное появление Карла состоялось в апреле в порту Блэкуолл на северном берегу Темзы. Король посетил королевский флот. Он был небольшого роста, немногим выше 1,5 метра, и выглядел скорее хрупким, чем атлетичным. Однако он развивал и закалял себя физическими упражнениями, поэтому его худощавая внешность производила обманчивое впечатление. Бледный цвет длинного лица Карла в юности оживляли вьющиеся каштановые волосы, серые глаза и полные губы. Привычки нового короля отличались умеренностью, богатым ароматом винам он предпочитал обычное пиво; имел, по всей видимости, сдержанный холодный нрав; услышав непристойный разговор, всегда краснел. Однако если бы он был в состоянии контролировать собственные чувства, то смог бы управиться и со страстями в своем государстве. Карл собирал изречения стоиков и неостоиков о том, как избегать давления обстоятельств. Однажды он сказал: «Мы научились владеть собой, уходя в себя». Проницательные наблюдатели, например портретисты, чувствовали в нем загадку, скрытую напряженность. Его походка была стремительна и тороплива.
Потенциально опасный вопрос брака Карла с французской католической принцессой Генриеттой Марией вскоре стал главной темой лондонских слухов. Многие при дворе (и в стране) скорбели о союзе с последовательницей Рима. Возродились прежние страхи по поводу папского господства. Однако Карл не желал принимать во внимание никакие предостережения. Его отец был шотландцем, мать – датчанкой, а бабушка, королева Шотландии Мария Стюарт, – наполовину француженкой. Он сам собственной персоной служил идеальным доказательством того, что представители королевских семей Европы совсем не обязательно националисты или религиозные фанатики.
Брак заключили по доверенности 1 мая 1625 года перед западным входом в собор Парижской Богоматери. В тот же день король издал декларацию, что «все виды преследований» против католиков надлежит «отложить и не рассматривать при условии, что они будут вести себя сдержанно». Преследования католиков стали камнем преткновения на переговорах с испанцами в предшествующие годы, и современник событий Джон Чемберлен теперь жаловался: «Мы в печи даже без сковородки». В середине месяца Бекингем сам отправился в Париж, чтобы сопроводить Генриетту Марию через Ла-Манш и поторопить создание альянса между Англией и Францией. Он рассчитывал убедить французского короля относиться к своим подданным-протестантам, гугенотам, с тем же тактом, какой сейчас проявлял Карл к католикам. Кроме того, он хотел вовлечь французов в открытую войну с испанцами. И в том, и в другом случае его усилия оказались безуспешными: стиль поведения, а вернее, надменность Бекингема пришлась не по вкусу Людовику XIII. Говорили, что англичанин носил белый атласный камзол, весь покрытый брильянтами, и флиртовал с женой французского короля, к тому же танцевал перед ней сарабанду в костюме Панталоне.
12 июня Генриетта Мария в конце концов прибыла в Дувр. Ее повезли в замок, где Карл верхом выехал к ней навстречу. Она казалась выше, чем он ожидал, и принцесса заметила, что Карл разглядывает ее ноги, не носит ли она обуви на каблуках. «Сэр, – сказала Генриетта Мария, – я стою на своих ногах, безо всяких ухищрений. Вот такого я роста, не выше, не ниже». У нее, судя по всему, был характер. Один современник, Джозеф Мид, написал, что она «находчивая и остроумная… одним словом, храбрая леди». Тогда ей было пятнадцать лет. Вскоре после прибытия она оказалась в жарко натопленном помещении, окруженная слишком большим количеством людей. Мид сообщил: «Одним движением глаз… она выдворила всех нас из комнаты. Полагаю, бросить такой взгляд не удалось бы никому, за исключением настоящей королевы».
Первостепенную важность для нового правления имел созыв нового парламента. Карл с радостью созвал бы прежний состав, поскольку тот благоволил к его антииспанскому делу, однако его проинформировали, что с кончиной Якова закончились и полномочия парламента. Ему следовало самому изучить этот элемент конституционной практики. Парламент созвали на май, но начало эпидемии чумы в тринадцати районах города заставило отложить парламентскую сессию на месяц. Карл открыл заседание речью, в которой настаивал на выделении средств для возвращения Пфальца. Однако, похоже, парламентарии не хотели быть втянутыми в войну на континенте, вместо того они стремились сосредоточиться на внутренних проблемах. По соблюдении постного дня члены парламента подали королю «Религиозную петицию», в которой требовали немедленного исполнения «всех существующих законов против католических “отказников” и проповедников». Король женился на католической принцессе и, вопреки мнению своей страны, даровал толерантность ее единоверцам. Тогда гнев палаты общин пал на одного из королевских капелланов Ричарда Монтегю, который в богословском трактате практически отрицал кальвинистское понятие о предопределении. Книгу Монтегю объявили противоречащей утвержденным парламентом «Статьям вероисповедания», а несчастного священника арестовали.
Только после этого парламент приступил к рассмотрению вопроса королевских финансов. К просьбе короля о военных расходах отнеслись не слишком серьезно на том благовидном основании, что не было представлено ни должных планов, ни обоснованной стратегии. Некомпетентность Бекингема при плохо спланированном по времени и неудачно осуществленном походе на Бреду в конце предыдущего правления парламентарии тоже не забыли: зачем же давать деньги неумелым военачальникам? «Нам еще не известно ни о какой войне, – сказал сэр Роберт Фелипс, – и ни о каком противнике». Парламент предложил выделить королю всего одну десятую той суммы, на которую тот рассчитывал, и, вдобавок к этому оскорблению, таможенные пошлины на тоннаж и вес товара установили всего на один год. Все предшественники Карла, еще со времен Генриха VI (1421–1471), получали их на все время своего правления. Вероятно, сборы на год были лишь временной мерой, до того момента, когда у парламента появится возможность обсудить постоянное соглашение. Однако «эта сессия создала прецедент. Сопротивление увеличению налогообложения и противодействие политике короля в религиозных вопросах станут главными движущими силами дальнейшего недовольства.
Карла возмутило такое решение, но у него не было плана работы с парламентской оппозицией: он просто ожидал, что его приказы будут исполняться. В любом случае, прежде чем удалось предпринять какие-либо попытки увещевания, в дело вмешалась чума. Один придворный говорил сыну: «Я… честно, изумляюсь, как человек в здравом уме может сейчас оставаться в Лондоне». Звуки окрестных колоколов были хорошо слышны в палате общин. 2 июля Джозеф Мид написал одному из своих корреспондентов, что, «когда милорд Рассел собирался в парламент, его сапожник, надевая ему туфли, упал и умер от чумы у него на глазах». 11 июля работу парламента прервали, решив снова собраться в Оксфорде в начале августа.