— Не стоит ждать ничего хорошего, — глядя в пол, грустно промолвила дама.
— Не расстраивайтесь, Анастасия Павловна. Допросят и отпустят.
— Надо же, вы запомнили, как меня зовут. Обычно с первого раза имя ранее незнакомого человека я забываю, если он мне не интересен.
— У меня это само собой получается. Отпечатывается в голове, как на «Ундервуде».
— А вы, Клим Пантелеевич, и в самом деле, частный сыщик?
— Да, — просто ответил Ардашев, словно не замечая, что новая знакомая сделала ему комплимент.
— Как Шерлок Холмс? — улыбнулась она.
— Куда мне до него! Он — гений, хоть и литературный персонаж.
Бывший присяжный поверенный вынул коробочку ландрина, открыл крышку и протянул даме:
— Прошу.
— Благодарю, вы очень любезны.
Тонкими, изящными пальцами, точно пинцетами, она взяла одну конфетку, которая тут же исчезла во рту.
— Вы расследуете убийства?
— В основном.
— Это, наверное, так интересно?
— Не очень. Я лишь стремлюсь к торжеству справедливости.
— Вот как? — задумчиво проговорила Варнавская и захлопала ресницами, точно обиженный ребёнок. — Я почему-то всегда считала, что следствие или суд устанавливают истину, то есть правду.
— Справедливость, Анастасия Павловна, поверьте, выше правды, потому что у каждого своя правда. Для этого и создан суд присяжных.
— Выше справедливости ничего нет?
— Милосердие — вершина человеческого благоразумия. Если бы все люди им обладали, то и преступников не было бы вовсе.
— А позволите, ещё один вопрос?
— Пожалуйста.
— Преступниками родятся, или становятся?
— И родятся, и становятся. Не секрет, что некоторые люди из-за врождённого слабоумия (душевнобольные к ним не относятся) просто не в состоянии понять, что хорошо, а что плохо. В их поведении превалирует не разумное, а животное начало. Инстинкты, то есть их собственные желания, у таких субъектов стоят на первом месте, а правила поведения в обществе либо на втором, либо вообще отсутствуют. Наиболее отпетые каторжане, как правило, способны на самые мерзкие и низкие поступки, о которых в приличном обществе даже стыдно говорить. А для них такое поведение — норма жизни. Другая категория преступников — образованные люди с чрезмерным эгоизмом. Они всегда одержимы мыслью о собственной выгоде и постановке личных интересов выше интересов окружающих. Помните, у Рылеева?
Ужасно быть рабом страстей!
Кто раз их предался стремленью,
Тот с каждым днём летит быстрей
От преступленья к преступленью.
— «Святополк»?
— Точно! Вы отлично образованны.
— Это всё мама, — произнесла Анастасия и погрустнела. — Простите, что перебила. Продолжайте, пожалуйста. Вас так интересно слушать!
— Благодарю. Так вот, ради ублажения собственных страстей такие люди готовы нарушить закон. В сущности, между первой и второй категорией правонарушителей разница заключается лишь в способах совершения преступлений. Образованные злодеи коварней. Однако, всё сказанное относится исключительно к умышленным преступлениям, совершаемым из корыстных побуждений. Преступления по неосторожности, или по мотиву ревности — другая область криминальной психологии. О ней можно говорить часами… Кстати о времени, — Ардашев щёлкнул крышкой золотого «Мозера» и проронил: — Интересно, сколько ещё мы здесь просидим.
Инспектор появился через два часа. Дежурно извинившись, он пригласил к себе Варнавскую. Её не было довольно долго. Наконец, она вышла. На её глазах были слёзы.
— Что случилось, Анастасия Павловна? — вставая, осведомился Клим Пантелеевич.
— Полицейский посмотрел мой документ о беженстве и сказал, что он фальшивый. И меня посадят в камеру с воровками, цыганками и проститутками. Я этого не вынесу.
— Не волнуйтесь, я всё устрою…
Ардашев не успел договорить. Из полуоткрытой двери послышался голос инспектора:
— Господин частный чехословацкий сыщик, мне что — телеграмму вам отбить? Сколько можно вас ждать? Прошу на допрос.
Клим Пантелеевич проследовал в кабинет.
Пепельница на столе полицейского была полна окурков, и дымное облако ещё не успело улетучиться через открытую форточку.
Допрос длился недолго. Ардашев подробно изложил все обстоятельства аварии и подписал протокол.
Инспектор был вежлив, но его дурное расположение духа нет-нет, да и выскакивало наружу через резкие фразы и недобрый взгляд из-под густых бровей. Он явно что-то знал, и это его угнетало. Но что? И как вывести на откровения эту хитрую бестию так, чтобы он ничего не заподозрил? Да и судьбу Варнавской надо как-то решать. «С чего начать? Ну уж точно не с неё. А то, пожалуй, выставит меня за дверь» — размышлял частный сыщик. — «Попробую сначала его заинтриговать, а уж потом, когда он покажет свой интерес, можно перейти и к участи этой несчастной красавицы».
Ардашев мысленно перебирал варианты начала разговора, и, ничего не придумав, уже уходя, бросил небрежно:
— Господин Саар, если вас интересует моё мнение, как частного детектива, то, принимая во внимания все обстоятельства происшествия, я могу с полной уверенностью сказать, что это было умышленное смертоубийство.
— Вы имеете в виду, отсутствие следа торможения?
— Не только. Шофёр, намеренно сдал назад, а потом переехал труп в области головы, то есть он смотрел на направление колёс.
— Почему вы не упомянули об этом при допросе?
— Только сейчас вспомнил. Но я готов подписать новый протокол. Я никуда не спешу. День всё равно закончился.
— Ладно, — махнул рукой инспектор, — не будем ничего переделывать. Он открыл ящик стола, вынул полулист почтовой бумаги, сложенный вчетверо и положил на стол. — Взгляните. Нашёл в рабочем столе этого Минора.
— Как же вам удалось оформить изъятие документа из здания дипломатической миссии?
— Никак. Справка случайно забралась в мой карман. Иногда приходится грешить, ради исполнения служебного долга.
Ардашев прочёл:
— «Складной церковный алтарь является собственностью Р.С.Ф.С.Р. и не представляет какой-либо исторической или художественной ценности, в связи с чем может быть вывезен за пределы государства».
— Что скажете?
— Думаете, покойный промышлял контрабандой? — вопросом на вопрос ответил Ардашев.
— А почему нет? Вы знаете, что творят эти советские дипломаты в ресторанах? На выпивку и проституток они спускают сотни марок, крон, долларов и фунтов стерлингов! А газеты утверждают, что у них в России голод.