— Я ценю твои старания, но мы сами разберемся.
Мне хочется выплюнуть лазанью, а он похлопывает тебя по руке в ответ.
— Не сомневаюсь, Мэри Кей.
— Я не виню Номи за то, что она сбежала. Там столько воспоминаний…
А у тебя тут проходной двор, потому что раздается собачий лай: у двери еще один доброжелатель. Ты выбегаешь, чтобы поприветствовать очередную «подругу»; это говноглазая мамаша. Наконец мы представлены должным образом; ладонь у нее как мертвая рыбина, а золотистый ретривер все еще меня любит — видишь, Мэри Кей? Собаки чуют хороших людей. Говноглазая Нэнси только что из похода, остаться надолго не может, однако ты предлагаешь ей чизкейк, и она корчит гримасу, будто увидела мышь, будто вдова не имеет права воткнуть вилку в собственный чизкейк. Нэнси повторяет, что ей некогда. Ты освобождаешь для нее стул, и она садится.
— Можно спросить или лучше не надо?
Собака кладет голову мне на колени. Я глажу ее, ты вздыхаешь.
— От нее никаких вестей, — говоришь ты. — Я же рассказывала вам, что мы поссорились.
Гномус надевает панаму задом наперед.
— О, кстати, — говорит он, — я просто не решался тебе сказать…
Все разом уставились на него, чего он и добивался, и только собака смотрит на меня. Ты отхлебываешь кофе.
— Скажи как есть. Вы с ней общались?
— Да, — говорит он, — Меланда звонила пару дней назад.
Нэнси кивает, ты тоже киваешь, и нет, черт подери, нет. Меланда мертва. О ней сплетничают, это же крошечный остров, и даже на поминках я слышал, как люди шепчутся о романе Меланды со старшеклассником, но я-то знаю правду. Меланда мертва, а мертвые женщины по телефону не разговаривают. Шеймус жаждет внимания, хочет быть особенным, вот и решил изобразить медиума для подруги. Нэнси берет кусок чизкейка — она пришла за сплетнями.
— Невероятно.
Гномус ковыряет логотип на своей рубашке.
— Просила передать тебе и Номи, что она вас любит.
Ты фыркаешь, Нэнси довольна.
— Как мило, надо же…
— Знаю, — говорит Шеймус. — Она бы приехала, но тут все шушукаются о «неподобающем поведении» с каким-то школьником… Она не хочет привлекать внимание.
Нэнси хватает твою вилку — мышей больше не боится.
— Ну, слухи не врут. Она и правда спала со старшеклассником. И вы уж меня простите, но я не удивлена.
Спасибо господу за эту собаку, иначе я сейчас швырнул бы чизкейк в стену. Говноглазка наконец поднимается со стула, мол, у меня столько дел, а Гномус смотрит на свой телефон и тяжело вздыхает.
— Черт, — говорит он, — теперь я не могу поехать в Сиэтл, даже если б ты попросила. Я нужен девчонкам в магазине.
Ты выпроваживаешь его за дверь, и Гномус вызывает чуть ли не жалость. Насколько нужно быть запуганным и неуверенным в себе, чтобы сочинять сплетни! Он даже в глаза мне посмотреть не может, просто машет рукой — «позже выпьем пива?» — я киваю, ты вручаешь ему еще одну порцию лазаньи, чтобы доел в магазине, и Гномус снова тебя благодарит. Наконец он уходит. Ты закрываешь дверь и возвращаешься за стол.
— Он хочет как лучше, — говоришь ты, — только вот зря вывесил этот огромный плакат. Ты видел?
Да.
— Нет.
— Погоди. — Ты берешь телефон и набираешь номер. Закусив губу, ждешь, а потом твои плечи расслабляются. — О, Пег, хорошо, что я тебя застала… Номи едет к вам… Правда? Отлично. Да, спасибо вам… Знаю, и все же хочу вас поблагодарить… Хорошо, спасибо, Пег. Благослови тебя господь.
Мне не все равно, поэтому я задаю правильный вопрос:
— С Номи все в порядке?
Ты киваешь.
— Она позвонила им с парома. — Материнский долг выполнен, и ты возвращаешься к теме Гномуса. — Так вот, плакат… Шеймус добавил огромный логотип «Анонимных наркоманов», который бросается в глаза, словно это единственное, что можно вспомнить о Филе. Да еще Нэнси… — Говноглазая. — Она хочет как лучше, только родня ее мужа в ней души не чают, а родители Фила… Они даже не позвонили с тех пор, как вернулись во Флориду. Ты можешь заткнуть меня в любой момент.
— Нет. Выпусти пар.
Ты отхлебываешь кофе.
— Я не хочу сжигать мосты. Никого ни в чем не обвиняю. Я даже не злюсь, что Меланда не позвонила. Уходя уходи. — Вздыхаешь. — Думаю, мне просто хочется побыть одной.
Мое сердце бешено колотится, мы наедине, и я забрасываю удочку с наживкой.
— Слушай, я сам не очень люблю шумные компании, и если хочешь, чтобы я ушел…
Твои глаза впились в мои, словно голодные котята в сосок матери.
— Нет, я хочу, чтобы ты остался.
Я подчиняюсь. Не ухожу. Однако ничего не могу предпринять. У тебя траур. Я был предупредителен. Проявлял уважение. Ни разу не упомянул Форт-Уорд. Не намекнул на красное ложе. Знаю, ты любила мужа. И ненавидела. Знаю, вечная разлука повергает в шок, а чувство вины пожирает тебя изнутри, и знаю, что тебе нужно выплеснуть эмоции.
Я глажу тебя по волосам и даю выплакаться. Оставляю тебя в покое. Я делаю то, чего не сделают твои друзья. Поддерживаю тебя — молча и безоговорочно, ты можешь рыдать во весь голос. Звонит твой телефон (он звонит слишком часто, ты не находишь?), это твой отец, ты говоришь, что нужно ответить, ведь он так переживает, поскольку не смог приехать на похороны, ему недавно оперировали спину. Ты отправляешь звонок на голосовую почту, и это сигнал мне, Мэри Кей. Я целую твою руку.
— Вставай, — говорю, — пойдем наверх.
* * *
Наконец-то. Мы занимались любовью на твоем брачном ложе, и последние сутки большей частью провели в твоей комнате. Было весело. Ты беспокоишься о моих котах, и я рассказываю тебе об автоматических кормушках, и ты хвалишь меня за ответственный подход; так ты меня исцеляешь. Ты учишься любить меня вслух, не чувствуя за это вины.
Ты натягиваешь одеяло нам на головы, и я мужчина твоей мечты, неоднократно предлагавший вылезти из постели, а ты женщина моей мечты, которая кладет мою руку рядом со своей мураками. Мы нарушаем законы физики, путешествуем во времени и ускользаем в наше будущее, и я обнимаю тебя, буду обнимать тебя вечно, это наш привет вечности.
Целую твои рыжие волосы, рассыпанные по моей груди.
— Хочешь кофе?
Ты проводишь рукой по моим волосам и вздыхаешь.
— Ты читаешь мои мысли, Джо. Правда.
Покойный Фил никогда для тебя ничего не делал. Ни завтрака в постель, ни даже гребаной чашки кофе. А потом твой взгляд падает на мешки для мусора, и ты снова плачешь, переполненная чувством вины.
— Я сама себе противна. Если кто-то узнает, что ты здесь… Так нельзя. Тебе нельзя быть здесь, когда Номи вернется.