Ты меня любишь - читать онлайн книгу. Автор: Кэролайн Кепнес cтр.№ 68

Я хочу прекратить твои страдания, схватить тебя за плечи и велеть остановиться.

Люди разводятся каждый день, Мэри Кей. В расставаниях нет никакой трагедии, а вот твой муженек — настоящая крыса. Он что, не мог дождаться, пока съедет в какую-нибудь дерьмовую квартирку? Не-а! Он проглотил таблетки в твоем доме. Он мог бы уехать в лес или другое место, где местные творят грязные делишки. У меня сводит желудок, Мэри Кей. Даже Оливер в шоке и отпускает в мой адрес пассивно-агрессивные комментарии про то, каково быть «вторым мужчиной». Я велел ему почитать гребаный «Базовый текст», чтобы уяснить: выздоровление — это постоянный подъем в гору, и никто не виноват, особенно я. Он добил меня, сказав, что вместе с телом в Форт-Уорде на моей совести уже два трупа, а ведь Я НИКОГО ИЗ НИХ НЕ УБИВАЛ! Твой муж поступил со своей семьей отвратительно, Мэри Кей. Я бы так никогда не поступил. И ты тоже. Теперь ты скорбишь, и я хочу тебя утешить. Я уже три дня пытаюсь тебя утешить. Только ты всегда вздрагиваешь и отстраняешься, словно желаешь, чтобы вместо Фила умер я, хотя я подарил тебе счастье.

Знаю. Жизнь несправедлива. Я всего лишь хотел быть любимым. Я все сделал правильно. Абсолютно все. А теперь я теряю тебя, да?

Ты задеваешь чей-то стакан пива и срываешься.

— Черт возьми, Лонни, есть же подставки! — Лонни извиняется, ты снова плачешь. — Прости. Я сейчас… так зла, что убить его готова.

Лонни отвечает, что это естественно (когда «естественное» стало синонимом «хорошему»?), и советует тебе выпустить чувства наружу, но нет, Мэри Кей! Не слушай ее! Ты не готова его убить, потому что ты читала его чертову любимую книгу, как и я. Нам обоим известно: зависимость — это болезнь, а так называемые друзья (ты никогда не упоминала никакую Лонни) вовсе не на твоей стороне. Они не помогают — только усугубляют ситуацию, поддакивая в ответ на каждую твою ложь, как будто они все родственники Фила.

Что у него за семейка, Мэри Кей! Родители уже ушли, словно есть дела поважнее поминок сына, а брат даже не появился. Браво. В некрологе написали, что брат — известный лайф-коуч; видимо, поэтому не может позволить себе билет на самолет. Известный — значит, двадцать одна тысяча подписчиков, он далеко не Тони Роббинс ^[31], а я хочу, чтобы все вернулось в норму. Чтобы родители Фила вернулись во Флориду. Наверное, улетят завтра. Они уходили со словами: «Мы предпочитаем скорбеть в одиночку» — и черт вас дери, родственники Фила. Никто не любит похороны и больницы, однако все мы знаем, что иногда нужно заткнуться и идти. Поведи они себя достойно, может, тебе немного полегчало бы.

Ты чувствуешь себя настолько виноватой, что переписываешь историю и прячешься за новенькими розовыми очками.

— Он в самом деле был потрясающим… — Да брось, Мэри Кей. — Никто этого не осознает, но Фил отказался от карьеры ради семьи. — Вранье. Он не уживался с парнями из группы и больше не мог выдавить из себя ни одной песни. — Он был прекрасным отцом, возил нас в Сиэтл по выходным… — Снова ложь. Фил бежал побренчать на гитаре, пока вы с Номи покупали безделушки. Ты высмаркиваешься в салфетку. — Я должна была это предвидеть.

«Нафталина» обнимает тебя старушечьими руками, ты снова плачешь, а я чувствую себя виноватым за свою резкость. Терять близких нелегко, но, господи боже, Мэри Кей, тебе впору как следует разозлиться. Да, зависимость — болезнь, однако он был мужем и отцом, и вместо того, чтобы обратиться за помощью и позаботиться о себе, остаться в живых ради дочери, просто спрыгнул с повозки. Ты уходишь «припудрить нос» (неудачный выбор слов, учитывая обстоятельства), еще больше заливаясь слезами. Суриката застыла, сидя на диване. Уставившись на тебя. Она не плачет. Не позволяет себе плакать, иначе ты не успокоишься. Я беру еще один кусок пиццы, на этот раз побольше, складываю его пополам и запихиваю в рот.

Гномус толкает меня локтем в бок.

— Как жизнь? Куда пропал? Давно не видел тебя в зале.

Чертов Гномус. Мы же на гребаном поминальном обеде, а он опять о своем кроссфите. Берет стебель сельдерея и начинает им хрустеть.

— Не рискуй здоровьем, — говорит он. — Не то кончишь, как Фил.

Черствость этого болвана поражает, и я вынимаю изо рта кусочек красного перца.

— Всего лишь одна маленькая пицца.

— А ты когда-нибудь пробовал? — спрашивает он. Затем понижает голос до шепота. — Ну, героин.

— Нет, — говорю я. — А ты?

— Ни за что. — Его передергивает. — Не понимаю… Неужели люди не слышали об эндорфинах? Они что, не знают о существовании секса?

Худшие слова, которые можно произнести на поминках, однако Гномус напомнил мне о том, что еще три дня назад, в другой жизни, я наслаждался счастьем и сексом с тобой. Оглядываю комнату — ты еще не вернулась, а раньше ты никогда не уходила, не сообщив мне, где тебя искать. Ты пересекла комнату, будто меня не существует, будто хочешь, чтобы меня не существовало. И Суриката исчезла — тоже ушла. Я беру пластиковый стаканчик с вином.

— Точно, — говорю, уже усвоив урок и не желая тратить время на пререкания с упрямым ослом. — Пойду подышу свежим воздухом.

Тебя нет в уборной, а подняться на второй этаж я не могу, мы всё еще секрет, хотя со времени побега из Форт-Уорда ты меня даже не целовала, и я выхожу через боковую дверь на улицу — вдруг ты куришь. Ты когда-то курила заодно с крысой.

— Привет.

Это Суриката, и вот она-то курит, размахивая трубкой.

— Номи, — говорю, — вопрос глупый, но все же: как ты?

— Как будто по башке шарахнули. А вы?

Я отхлебываю вино, она тоже тянется к стаканчику; Номи несовершеннолетняя, однако недавно впервые увидела мертвеца, поэтому я отдаю вино, и она выпивает его залпом — слишком много, слишком быстро.

— Ваши родители живы?

— Честно говоря, не уверен.

— Что они такого натворили, что вы даже не интересуетесь?

— Им до меня нет дела.

Она кивает.

— Тогда пусть идут к черту.

— Нет. — Я хороший Джо, сочувствующий Джо. — Раньше я тоже так думал. А когда взрослеешь, уже не испытываешь ненависти ни к кому, даже к своим дерьмовым родителям. Все делают то, что в их силах.

Номи кашляет. По-прежнему не умеет обращаться с трубкой, по-прежнему нет друзей. В доме я насчитал всего двух тинейджеров: одна пришла с родителями, а другая — чтобы тайком лакать вино.

— Глубокая мысль, Джо.

— Не очень-то, — говорю я.

Меньше всего я хочу, чтобы твоей Сурикате приходилось сегодня, во второй худший день ее жизни, строить из себя благовоспитанную девицу. Видишь, Мэри Кей, — вот бы ты и правда меня сейчас видела. Я как Джек Николсон в фильме «Язык нежности». Подхожу твоему ребенку и готов стать ей отчимом. Готов ей помочь. Она кладет свою трубку в пустой цветочный горшок, зевает, потягиваясь, а потом начинает хохотать. Я не смеюсь за компанию, но и не осуждаю, и она складывается пополам от смеха («Я сейчас описаюсь!»), а я говорю ей, что это естественно, это нормально.