— Думаешь, я поверю, что Мэри Кей не догадывается о вашей интрижке?
— Я умею врать, Джо. Уж тебе ли не знать…
Я кладу ее телефон в карман.
— И все равно ничего не изменилось.
— Ты что, издеваешься? Ты не понял? Я хочу вырваться отсюда. Я ненавижу ту, кем стала. Ненавижу то, как я молчаливо, безропотно приняла мужчину, только потому что он зовет меня Руби. Ненавижу то, как я ежедневно обманываю лучшую подругу. Ненавижу свою квартиру. Ненавижу свою работу. Ненавижу свой шумный холодильник, ненавижу чувство вины, ненавижу то, что рада пропустить Рождество — ведь не пришлось сидеть у них дома, словно сирота-переросток, а потом идти домой и объедаться кексами, проминая диван и проклиная себя. Теперь я вижу все так ясно и отчетливо… И хочу вырваться из клетки.
У меня перед глазами твоя клубника. Дождь смывает ее с тротуара.
— Ладно, — говорит Меланда. — Ты мне не веришь. Тебе нужны подробности… — Нет, Мэри Кей. Нет. — В общем, пару лет назад он устроился на какую-то бумажную работу… Только ему не место за офисным столом. — Она считает это комплиментом? — Я сбегала из школы в обед, оставляла машину в соседнем квартале, шла к нему в кабинет и… Ну, ты знаешь. Он говорил, что жить без меня не может, и мне так нравилось прокрадываться в офис, отсасывать у него и возвращаться в школу, чтобы поведать ученикам о писательнице Зоре Ниэл Хёрстон…
Она взмахивает руками, будто груз наконец упал с плеч, и я почти готов ей поверить, хотя Меланда умеет притворяться. Она изучала манеры самых выдающихся актрис, а ты — лисица. Ты бы почуяла, если б лучшая подруга спала с твоим мужем. У лис очень острый нюх.
— Ну не знаю, Меланда…
— Да ладно тебе, — говорит она, — женушки в добротных туфельках всегда слепы. Последние дни… вдали от собственной жизни… Теперь я поняла. Фил женат на Мэри Кей. Ты влюблен в Мэри Кей. А вот и самое главное… — Долгая сценическая пауза, и я словно Бонни Хант рядом с Рене Зеллвегер в «Джерри Магуайере». — Ты прав, Джо. Я не поддерживаю женщин. И я не то чтобы хочу уйти. Я просто обязана уйти.
Она драматично вздыхает, и я чувствую себя обманутым зрителем.
— Меланда, тебе нужно поесть.
— Ты меня осуждаешь. Что ж, твое право. Я была тупой, как Анжелика Хьюстон. Как знать, может, я слишком романтична… — Ну конечно. — Да, Джо, я мечтала о том, чтобы у Мэри Кей обнаружился редкий порок сердца или агрессивная форма рака, я жаждала заполучить Фила. — Она трет глаза. — А теперь я просто… устала. Теперь я хочу лишь уйти.
Я представляю Меланду в квартире Шарлиз Терон в «Бедной богатой девочке», пьяную и одинокую; она звонит посреди ночи, жалуется на то, что я с ней сделал, и даже не осознает, что она сделала со мной, и я стучу в стекло, а она вздыхает, словно снисходительный педагог…
— Взгляни на все с другой стороны, — говорит Меланда. — Ты можешь быть уверен, что я умею хранить секреты. Я никогда не ставила Филу ультиматумы. Никогда не угрожала рассказать о нас Мэри Кей. И я не стану больше причинять ей боль. За этот секрет я буду цепляться из последних сил, потому что она не должна знать… Я им достаточно навредила.
— Ты хотя бы никому не изменяла, Меланда. А он тобой воспользовался.
Она смотрит мне прямо в глаза.
— Нет, Джо. Это я воспользовалась ими обоими.
Она пинает стенку, ойкает от боли и потирает босую ногу, напоминая моего сына, который вечно ударяется головой, а его мать умоляет подписчиков в «Инстаграме» дать ей дельный совет. «Как мне уберечь моего малыша от шишек? Надеть на него шлем?»
Я говорю, что история получилась увлекательной. Меланда обвиняет меня в том, что я считаю ее недостаточно привлекательной для Фила, ведь она не скачет вечно в мини-юбках, как ты, а я возражаю и прошу ее не передергивать мои слова, и она тычет в пистолет на своей футболке.
— Ты читал книгу «Возлюбленные»?
— Морин Линдли? Еще нет.
У нее выражение лица, из-за которого люди вроде Бенджи, земля ему пухом, лгут о прочитанных книгах, — ее глаза наполняются осуждением. Грубый, уродливый снобизм.
— В общем, теория такова. Одни люди созданы, чтобы их любили, а другие — нет.
— Чушь собачья. Ты только что сказала, что Фил тебя любит. И в какой же категории ты?
— Ты — похититель. Я сплю с чужим мужем. Согласись, добропорядочными гражданами нас не назовешь. Ты хочешь остаться, я хочу уйти. — Мэри Кей, в исполнении Меланды все звучит просто, словно сказка о причудливом мире тихоокеанского северо-запада, где все вокруг счастливы. Так умеют только учителя. Они все упрощают. Меланда трет глаза. — Если ты прямо сейчас не посадишь меня в самолет, не мог бы ты принести сюда телевизор? У меня жуткая мигрень.
Я тоже устал, Мэри Кей. Не в состоянии справиться ни с Меландой, ни с гребаным Клубничным Убийцей. Я хороший парень, а она плачет, поэтому я приношу телевизор в ее комнату. Она берет пульт и говорит:
— Спасибо! И если я не слишком много прошу… Я бы хотела на последний ужин хороший стейк или лосося. Или даже курицу.
— Этот ужин вовсе не последний, Меланда.
Она включает третий — и последний — фильм о Бриджит Джонс.
— Можно я посмотрю в одиночестве?
Я оставляю Меланду наедине с Бриджит, мать ее, Джонс. Порой мне хочется видеть ее счастливой. Может, она и не врет. Может, и правда хочет начать с чистого листа. Я воображаю мир, в котором мы живем вместе. Фил от тебя ушел, он ищет других женщин, которые будут сосать его «филеденец», а Меланда звонит тебе раз в неделю из Миннесоты. Она никогда не расскажет о той ночи в лесу, а ты никогда не узнаешь о ее предательстве. Мы уносим свои секреты в могилу — так поступают люди. И я хочу так поступить, чтобы стать мужчиной, который наладит твою жизнь. А не тем, кто убил твою лучшую подругу.
Однако затем я вспоминаю ботинок на своих ребрах. Я вспоминаю, как поползли вверх уголки ее рта, когда я уходил. Нельзя доверять ей безоглядно, Мэри Кей. Надо проверить ее мыльную оперу. Я кладу лосося на гриль. Ставлю стейк в духовку — хороший Джо! Шеф-повар Джо! — под песни «Сакрифил», вышедшие в год тридцатилетия Меланды. Бесполезно, Мэри Кей. Это альбом о жизни призрака (эх, Фил, лучше б ты бросил курить после своей «Акулы»). Я выключаю дурацкую «музыку» и пишу Филу с неотслеживаемого телефона:
Привет, ты здесь?
Спустя добрые пять минут мой друг Фил отвечает:
Ну конечно здесь, Джо!
Я наступаю Чески на хвост, он шипит; в моих венах лед вместо крови. Фил назвал меня Джо. Для него я Джей. Он меня разоблачил? Я прокололся?
Через десять секунд:
То есть Джей. Прости, брат. Опечатка.
Я пишу ему:
Вопрос. Если я трахаю лучшую подругу своей девушки, я попаду в ад, или это хороший материал для песни?
Фил отвечает предупреждением заглавными буквами: «ТОЛЬКО ТЕБЕ ПО СЕКРЕТУ. ЭТУ ПЕСНЮ Я НИКОМУ НЕ ПОКАЗЫВАЛ», — и присылает страницу из заметок. Песня называется «Тебе бриллианты, а мне рубины». Я просматриваю текст о том, как он добыл «рубин» в Форт-Уорде, — и, господи, Мэри Кей… Меланда не врала. Она не придумала свою историю, а правда иногда бывает более отвратительна и полезна, чем вымысел.