Я пыталась защитить и его — что было, блин, крайне благородно с моей стороны, поскольку я знала, что он тоже во все это вписан.
Во всяком случае, я думала, что я сильнее Энди, и прямо в тот момент явно ощутила в себе куда бо́льшую силу, чем при нормальных обстоятельствах. Намеченный побег перерос в потасовку, и я была решительно настроена преуспеть и в том и в другом. Оказалось достаточно просто отпихнуть его, и когда Энди вновь попытался отобрать у меня ножи — весьма, блин, аккуратно, тут надо отдать ему должное, — я просто потянулась к полупустой винной бутылке, стоящей на кухонном столе, потому что он не оставил мне особого выбора.
Я не намеревалась ранить или убить его.
Но если б это понадобилось, я бы долго не раздумывала.
Все вокруг было залито красным вином и изрядным количеством крови, но я вообще-то не могла особо много об этом думать, поскольку надо было срочно обшарить оставшуюся часть дома, чтобы попробовать найти еще что-нибудь, годящееся на роль оружия. Я замотала ножи в кухонное полотенце, чтобы удобней было нести, но пока я все еще копалась в ящике с инструментами, Энди ухитрился выползти в гостиную, отыскать свой телефон и вызвать «Скорую». «Скорая» прикатила в сопровождении патрульного автомобиля полиции, и после того, как Энди сказал одному из констеблей, что не хочет подавать на меня заявление — мне надо быть благодарной ему хотя бы за это, полагаю, — нас обоих забрали в больницу.
Один из санитаров в приемном покое отделения неотложной помощи узнал нас. Отпустил какую-то шуточку насчет того, что пора бы уже выдать мне скидочную карточку, как постоянному клиенту.
В общем, пока Энди делали рентген и зашивали разбитую башку, я находилась в другом кабинете, где мое собственное состояние оценивали два дежурных психиатра и младший кто-то-там с психиатрического отделения. Я даже отдаленно не повелась на их речи, разумеется, поскольку уже научилась распознавать людей, входящих в заговор с целью уничтожить меня. Сказала им, что вся эта история с ножами произошла лишь потому, что я не спала двое суток — но, естественно, они не слушали, потому что просто не хотели слушать. Лишь всячески юлили и категорически отказывались отвечать на мои вопросы касательно организации, к которой, как я была чертовски уверена, имели самое непосредственное отношение. Но как бы там ни было, через несколько томительных часов — под рыдание по телефону моего отца, как ближайшего родственника, — все необходимые бланки были заполнены, нужные телефонные звонки сделаны, а еще через пару часов после этого я уже опять ехала в «Скорой» с матовыми стеклами.
Сюда.
В отделение «Флит», свой дом родной.
Как я уже пыталась объяснить, кое-что могло и перепутаться, та или иная подробность могла выпасть или еще чего, но никакие имена в данном повествовании не были изменены, дабы не подставить под удар тех, кто может или не может оказаться ни в чем не повинен, как пишут в предисловиях к книжкам. Это совершенно объективная картина того, как все это проистекало, и пусть даже я не всегда могу в точности припомнить, что именно происходило и когда, я никогда не забуду то, какие чувства тогда испытывала.
В общем, вот то, во что я верила.
Верила. В прошедшем времени.
Большей частью в прошедшем.
19
Есть не так много причин, по которым мне в принципе стоит ждать очередной еженедельной оценки своего состояния. Я уже на полдюжине этих дурацких посиделок присутствовала, и все эти разговоры ничего особо не меняют — результат всегда примерно тот же самый. Короче говоря, мне пока не стоит собирать вещички. Хотя в ту пятницу, после бесед, которые мне довелось вести предыдущую пару дней, я была очень даже не прочь оказаться в одной комнате с людьми, которые, по крайней мере, способны связать пару слов и не отчебучат в любой момент что-нибудь несусветное.
Все, что я хочу сказать, это что иногда скучаешь просто по нормальному человеческому разговору.
В МПП все выглядело как обычно, если не считать большого письменного стола, который обычно используется для летучек и комиссий. Ну, или для полицейских допросов. Его подвинули вплотную к стенке. Такие вот оценки — это нечто более неофициальное, с тобой в основном просто беседуют, так что посреди комнаты красовался интимный кружок стульев, столь любимый наркотами, алкоголиками и прочими любителями групповой психотерапии по всему миру.
Людьми, которым нужно «поделиться».
Как и всегда, как только я уселась, они пустили псу под хвост пару минут, чтобы формально представиться — для записи и, в дальнейшем, для протокола. Тут, разумеется, тоже есть камера наблюдения, установленная в углу, — не из тех, до которых Грэм в состоянии добраться, насколько я понимаю, — так что предполагаю, что эти посиделки действительно записываются. Может, когда я наконец выйду отсюда, мне подарят компакт-диск с нарезкой самых дичайших моментов моей жизни здесь в качестве сувенира — типа как на выходе из чессингтонского «Мира приключений»
[67] тебе вручают фотку, как ты визжишь на американских горках. Память о счастливых временах, которую ты можешь хранить до гроба. Короче… Присутствовали Бакши собственной персоной, ясен пень, Маркус, Дебби и еще какая-то практикантка, которая сказала, что ее зовут Саша и которая за все то время, что я там проторчала, более не проронила ни слова. Как всегда, меня заранее поставили в известность, что я могу пригласить кого-то из родственников, но я решила воздержаться. Мама и папа и так грозились навестить меня чуть позже в тот же день, плюс когда они последний раз присутствовали на подобном мероприятии, все прошло не слишком-то гладко.
Я уже сказала Маркусу, что мне не нужны никакие помощники, чтобы все изгадить, я и сама в этом деле мастер.
Когда присутствующие закончили называть свои фамилии и должности, которые все и без того знали, Бакши выжидающе посмотрела на меня.
— О, а я Алиса, — встрепенулась я. — Я — безнадежный случай.
Никто из тех, кто знал меня как облупленную, вообще никак не отреагировал, но, по крайней мере, я заработала некое подобие улыбки от Саши.
Маркус начал с того, что быстренько пробежался по нынешним дозам разнообразных препаратов, на которых я сижу, и подтвердил, что указанные препараты исправно принимались и вроде как оказались эффективными.
— Все это очень хорошо, — произнесла Бакши. Что-то записала, а потом посмотрела на меня поверх своих шикарных очков. — Ну и как вы себя чувствуете, Алиса?
— Тип-топ, — ответила я. — Типа как справляюсь, спасибочки.
— Рада слышать. Хотя должна заметить, что лично меня не столь радуют некоторые вещи, которые вы обсуждаете с пациентами. — Она бросила взгляд на Маркуса. — И кое с кем из персонала также.