– Тогда уж Цукерберга, – вставил Соловей-старший.
– Один черт. Сэ жениаль! Вы уже придумали, куда будете швырять миллионы?
– Ой, Нина Яковлевна, ну какие это, какие миллионы! – застонал Степа.
– Да-да. Так же ныл Ротшильд, я уверена. Рассказывайте. Вы спланировали поездку за границу? Или для начала – что? Новая машина? «Мерседес», «Феррари»?
Евгений Тимофеевич, отец Юли, закашлялся, смущенный бесцеремонностью жены.
– Для начала они купят бархатные, златом шитые подгузники, – тоном сказителя поведал Степин отец. – По моему совету, ибо важнее нашего наследника ничего на свете нету.
Евгений Тимофеевич решительно расчехлил гитару.
– Ничего на свете лучше не-ету… чем бродить друзьям по белу све-ету! Яся, подпевай!..
Когда Степа пошел в дом за горячим – запеченной в духовке курицей, его догнал отец.
– Как ты?
– Нормально. Ну, то есть… это, первое место – оно такое первое место! – вздохнул Степа. – Со вчерашнего вечера голова кругом, угу.
– Ты за деньги не волнуйся. У меня в понедельник будет поступление, я тебе переведу первым делом.
Степа улыбнулся отцу. Он и не сомневался. Люди из Like Ventures поторапливали его, спрашивали: когда? Боря Гребешков зудел – ну, так Боря всегда зудит, по причине и без. Если б они знали отца, как знал Степа! Уж что-что, а с деньгами отец не жадничал. Если сказал, до конца августа переведет, значит, переведет.
– Супер! Спасибо. А это, игра, она тебе как? Извини. Ты ж играл? Ничего так?
Спросил и тут же согнулся, едва не засунув голову в духовку, стал тыкать ножом курицу на решетке. И не терпелось ему узнать реакцию отца, и страшно было.
– Тьфу ты! – хлопнул себя по лбу Соловей-старший. – Ты представляешь – опять забыл загрузить! В Москву приезжаю – забываю зубы почистить, столько работы!
– Да… ерунда, пустяки, – сказал Степа.
– Что ты свою учительницу не позвал на праздник? – сменил тему отец.
– Ингу? Нет, я позвал, позвал. Она что-то там: дела, уроки. Не смогла, угу.
– Жаль. Любопытная женщина, – усмехнулся отец.
– Да?
– Чисто теоретически!
Дымящаяся курица была с хрустом разрезана, и каждый воздал ей должное. Стол был застелен новой скатертью и снова засиял хрусталем. Были спеты несколько песен, возник и угас спор, Майя собрала урожай комплиментов своей роскошной, кинематографической синей шляпе и платью с узорами «вырвиглаз». Яся успел удалиться вместе с мамой в дом, откушать грудного молока и вернуться. Была разбита первая тарелка, была запущена первая подаренная машинка. Солнце грело, ветер носил ласковые запахи, трепал темные Юлины кудри и Степину шевелюру, день замер в беззаботной и высшей точке. Казалось, что этот праздник идет уже вечность.
Казалось, что лето не будет кончаться. Сбылась громадная Степина мечта, томившая его много лет, с первой написанной строки кода. Жизнь пошла в гору и не собиралась останавливаться. И даже – так странно, временами так неловко, что хотелось зажмуриться – стали налаживаться отношения с господином Соловьем-старшим. Не до обнимашек, ясное дело. Но… замерцало что-то. Мираж надежды на потепление. На понимание. Солнечные лучи били через ажур веток и вокруг стола (почудилось Степе) зависли, как большие воздушные шары, как мыльные пузыри, радужные надежды – его, Юльки любимой, отца, и ба, и всех прочих. Переливчатые, ненадежные, такие хрупкие надежды.
Отец посмотрел на часы и встал. Разговоры сразу стихли.
– Все уже вручили, а я вот еще не дарил имениннику подарка. Что есть лучший подарок для карапуза? – Соловей-старший обвел взглядом гостей, но не стал дожидаться ответов. – Счастье его родителей.
– Абсолютман! – поддержала Нина Яковлевна.
– А как осчастливить родителей карапуза? Самый простой… и в то же время самый действенный способ – дать им немного побыть вдвоем.
– Оо-о! – раздались возгласы.
– Я даже не буду гадать, зачем им это время вдвоем, – сказал Соловей-старший и немедленно стал гадать: – Наверняка Юля давно хотела, чтобы муж ей почитал вслух стихи. А Степану нужно привести в порядок свой инструмент – так сказать, болты и отвертки…
Кто-то прыснул. Юля покраснела. Степа нашарил под столом ее руку и сжал.
– Я только скажу, что через минуту к этим воротам прикатит такси и отвезет нас всех к причалу возле кремля, а оттуда мы с вами – все, включая нашего принца, исключая его родителей, – отправимся на прекрасную речную прогулку на катере. В программу включен опытный детский аниматор, шампанское и закуски. Время прогулки – с пяти до восьми.
Майя захлопала, и другие подхватили аплодисменты. Тут же, как по заказу, за забором послышался шум подъехавшей машины и резкое: би-бип!
Через пять минут Степа с Юлей остались одни.
– Так! – сказала Юля, уткнувшись взглядом в хрусталь. – Со стола надо убрать, что ли.
Степа обнял ее сзади, обвив руками талию и прижавшись щекой к ее спине.
– Тарарам, тарарам, – закачался он в танце. – Это лучшая… это лучшая женщина в галактике! О прекраснейший Воробей! Соизвольте мне, – он подхватил жену на руки, – произвольте мне отбуксировать вас до хаты! Чтобы тарарам, тарарам!
– В переводе? – уточнила жена.
– Стихи читать. Ямб, хорей, что-нибудь туда-сюда, поритмичней.
– Неси!
Нанятая клоунесса заворожила Ясю цветными шариками, она вынимала их один за другим из кармана тыквоподобных шелковых шаровар. Родители Юли и ее тетя с дядей присели рядом с Соловьем-младшим, на носу катера. Майя стояла в нескольких метрах от них, на борту, положила руки на поручень и смотрела на нарядные барочные церкви, выраставшие из древесных куп по берегам Межи.
– Хорошо я придумал? – спросил подошедший к ней сын.
– Великолепно! – искренне ответила Майя. Она помолчала (стоит ли про это?), потом все же начала осторожно: – Я о том, что ты сказал днем… про отца… Я тебя понимаю. Я – тоже, было такое: плачешь, а внутри вопрос: «Почему ты нас бросил?» Хотя он не выбирал, когда умереть. Я знаю, такая обида на мертвых – не редкость… Мне Толя рассказывал, когда его отца забрали, он сам очень злился на него. Будто Альберт нарочно. Будто Альберт был действительно виноват, и его за дело арестовали, будто он был виноват в том, что от Толи отвернулись все школьные друзья, что он стал изгоем, а его мать продавала на рынке свои скатерти из приданого и распродала за полгода почти все ценное, чтоб у них был хотя бы хлеб на столе…
– Ни-ни-нихт ферштейн, – затряс головой Богдан. – Мама, какие скатерти? При чем тут скатерти?
– При том, что дед Альберт исчез, все равно что умер. Тогда уже знали, что из НКВД не возвращаются. Но он был не виноват в том, что исчез!