– И от всякого, кому дано много, – сказала Харриет, вставая, – много и потребуется. Разве нас не этому учили, Генри? Разве мы не должны это помнить?
– Но не остров, – возразил Генри. – Не остров. Я хочу сказать, что мы не знаем этого парня. Нельзя же просто так отдать остров. Он стоит миллионы.
– Миллионы, которых у нас нет, – уточнила Мин. – Разве ты забыл? Деньги.
– При чем тут деньги, – не выдержала Эви. – Речь вовсе не о деньгах. Место. Это наше место. Наше. Наш остров, – она обвела кузенов взглядом, – наших матерей и всех наших детей.
– Хорошо. – Мин покачала головой. – Но мы по-прежнему можем получить деньги от арендатора. Что будем делать? Предложим пару недель Чарли Леви? В таком случае нужно подготовить дом.
– Я съезжу туда, – предложила Эви. – Наведу порядок.
– Ладно, – сказала Мин. – Но ведь у тебя занятия, правда? Я взяла отпуск на следующие две недели.
– Давай вместе, – не сдавалась Эви. – На следующей неделе будет Четвертое июля, выходной, и мы там встретимся.
Мин открыла было рот, чтобы возразить, но потом передумала и просто кивнула.
– А как быть с мистером Полингом? – спросил Дик Шерман.
Эви и Генри посмотрели друг на друга. Харриет закатила глаза, затем начала разглядывать свои руки. Мин и Шеп хранили молчание.
– Повременим с этим, – наконец сказала Эви, – правда? Мы ведь еще не знаем, сможем ли сохранить остров.
– Думаю, мы ничего не будем предпринимать, – медленно произнес Генри. – Пока. Подождем. Подумаем, что делать.
Адвокат медленно обвел взглядом все пятерых, потом кивнул:
– Договорились.
– Очень хорошо. – Дик Шерман встал, давая понять, что встреча окончена.
Когда они расходились, пошел дождь, один из тех коротких летних ливней, которые располагают к размышлениям. Подождать под навесом или ловить такси, рискуя промокнуть? Эви испытывала какое-то злорадное удовлетворение от того факта, что она жила в этой части Манхэттена; она может идти пешком – и пойдет. Почему-то это казалось ей преимуществом перед остальными. Идти пешком, мокнуть и не обращать на это внимания – и улыбаться, махнув рукой на прощание, как будто это что-то доказывало. Бабушка никогда не обращала внимания на дождь. Была глуха к жалобам на него. Это слабость. Предложить кому-то надеть плащ или переждать дождь – это слабость. А самая большая слабость – жалкий вид.
Вдоль всего квартала хозяева магазинов, торговавших чемоданами и сумками, закрыли пленкой выставленный на улицу товар и стояли в дверных проемах, в обрамлении льющегося изнутри теплого света, и сквозь шум дождя переговаривались друг с другом по-китайски. Эви одна шла по улице под проливным дождем. Похоже, с неба полило еще сильнее. Туфли на ней промокли насквозь.
Загорелся зеленый сигнал светофора, за ним еще один, и еще, вдоль всего Бродвея, насколько хватало глаз. Дождь не прекращался, и по темному камню зданий были разбросаны окна, в которых мерцали огни офисов, студий или не такие яркие лампы чьих-то квартир.
– Пол! – крикнула Эви, распахивая входную дверь. – Пол? Ты дома? – Она начала раздеваться прямо на пороге, и вода стекала с нее на коврик перед дверью. – Пол?
Он появился в дверях своего кабинета:
– Привет. – Глаза его удивленно раскрылись.
Она стянула с себя блузку.
– Что происходит? Что с тобой?
– Остров, – ответила она. Спустила юбку по мокрым ногам и отбросила в сторону. – Это… – В трусиках и бюстгальтере Эви прошла к себе в кабинет. – Подожди.
Она протянула руку и схватила фотографию, запечатлевшую мать вместе с тетей.
– Эви.
Она смотрела на сестер. Потом отвернулась и едва не налетела на Пола, стоявшего в дверях; мысли у нее путались…
– Эви?
– Я не могу, – пробормотала она. – Я не могу…
Дрожа, она прошла в их спальню и потянула ручку верхнего ящика бюро. Ящик не открывался. Разбух от влажности и застрял. Она потянула вновь. Затем, сдавшись, повернулась и распахнула дверцу платяного шкафа. Она лихорадочно перебирала вещи, не в силах успокоиться.
– Перестань. – Голос Пола звучал резко. – Прекрати, Эви. Что происходит?
– Остров, – сказала она и взяла с полки толстовку.
– Что? Что случилось?
Она не знала, что ответить. Что хуже всего?
– Генри хочет продать часть острова, вокруг площадки для пикника.
– Хорошо, – сказал Пол.
– Ничего хорошего. Мама хотела, чтобы там похоронили ее прах.
– Понятно.
– Генри заставил меня согласиться рассмотреть вариант с продажей.
– Как?
– Увязав с ней согласие на могилу моей матери.
Пол молчал.
– И это еще не все. – Эви отвела взгляд. – Есть кое-что похуже. Он нам даже не принадлежит.
– Кто?
– Остров.
– Что ты имеешь в виду? Как это? Почему?
– Не знаю, – сказала она. Ей отчаянно хотелось что-то сделать, немедленно поехать туда. Стереть время и расстояние, выйти из лодки на причале, посмотреть, убедиться, что это неправда. Это не может быть правдой.
– Успокойся.
– Я должна поехать. – Она с мольбой посмотрела на него. – Пол.
– Остановись, Эви.
Пол прошел за ней на кухню, где она открыла холодильник и тут же закрыла, не заглянув внутрь. Потом снова открыла.
– Остров никуда не денется. – Он накрыл ладонью ее руку и захлопнул дверцу холодильника.
– Денется, – с жаром возразила она. – Мы его теряем, теряем прямо сейчас. Теряем то место, каким мы его знаем. Каким его знает Сет. Все изменится.
Эви умолкла. В горле стоял ком, к глазам подступили слезы. Она покачала головой.
– Ладно, – сказал Пол. – Иди ко мне. – Он притянул ее к себе, обнял. Она стояла, прижавшись к нему, и слышала медленные и сильные удары его сердца. Она хотела, чтобы ее успокоили. Хотела стоять здесь, подчиняясь этому медленному, упорядоченному ритму.
В рамке над головой Пола висела карта, которую она в детстве нарисовала вместе с дедом, – восемь троп, пересекавших остров. Дед помог ей скопировать очертания острова с настоящей карты. Он помог вспомнить форму бухточек, цвета для обозначения маршрутов, густой лес вдали от берега, с тропинками, перепрыгивавшими через корни деревьев. И одобрительно кивнул, когда она закончила и показала ему рисунок. И улыбнулся. Как будто остров принадлежал ей. Всегда.
– Расскажи. – Она чувствовала, как вибрирует грудь Пола. – Что произошло у Дика Шермана?
– Бабушка хочет, чтобы мы отдали долю острова, принадлежащую дяде Моссу.