Остров для белых - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Веллер cтр.№ 38

Потом пошло по классическому сюжету. Сначала женщины отказались стирать одежду для всех мужчин и готовить пищу для всей коммуны — тем более, что и готовить было особенно нечего. Потом мужчины выяснили, что за своими сельскохозяйственными упражнениями они упустили время нереста лосося, рыбы стало меньше, и заготовки основной пищи на зиму явно не покрывают потребности. А ведь еще недавно дружно рыхлили землю и бросали зерна, еще недавно вместе делали удочки и ловушки для рыбы!..

Утонул Джек Кантуэлл, самый здоровый мужик во всей коммуне. Кто-то украл у безотказного работяги Пака бутылку с какой-то микстурой, которой он очень дорожил, бедняга плакал и просил отдать. Потом лег снег, речка встала, вытапливать рыбий жир для светильников было не так просто людям вчерашней цивилизации.

Тогда началась трагедия. Вся пища — в основном вяленая, сушеная и копченая рыба, еще женщины насобирали за лето клюквы и брусники — хранилась теперь на общем складе. Дверь склада закрывали на замок. Однажды утром пробой замка оказался выдернут из трухлявого косяка двери. Пропажи не отметили — видно, вор взял немного. Но после этого решили ввести ночные дежурства — а зимние ночи на Севере бывают по восемнадцать часов…

Очень трудно перечислить все события той зимы коротко, и нет смысла перечислять их долго. Редклиф Смит, дежуря по складу, убил Л. Б. Джонса: тот с Рейвоном раскачали и вынули бревно из задней стены, Редклиф на шум обошел склад и со всей злобой ударил Джонса, тащившего связку рыбы, по затылку. Удар пришелся неудачно (или удачно, с чьей точки зрения смотреть) и сломал вору шею. Наутро судили Рейвона: дали ему еды на пять дней и приказали идти вон куда хочет. Вряд ли он выжил в ледяной пустыне.

Пропала любимица коммуны, старая ездовая лайка, исполнявшая роль сторожевой собаки, сторожить было нечего, но придавало хозяйству уюта, о корме для нее не жалели. Все переглянулись, подступили к Паку, в его хижине обнаружились следы преступления: гад ее съел. Бить его не стали, тихого и работящего, но на месяц лишили еды (и так мяса нажрался, сволочь); месяца Паку не понадобилось, он умер через три недели.

В январе вспыхнул бунт: еду получали по едокам, соответственно бездетные, составлявшие большинство, потребовали делить теперь еду по работникам. Дети не работали — а чужие люди их содержать не обязаны. Измученный Джаред рыдал и уговорил собрание отпускать детям хоть половину взрослой нормы. Началась драка, и в результате пошли на склад: инвентаризовать и разделить всю еду по людям и семьям. Все следили за дележкой зло и зорко.

Ночью Джаред тихонько постучал в дверь Рикардо, унижался и клялся, и обменял кусок рыбы на полчашки грибного отвара. Пить Рикардо велел прямо здесь — в метели за дверью, и чашку сразу забрал: у него лишней посуды нет. Приход обещал через четверть часа. Через четверть часа стены джаредовой хижины раздвинулись, в окнах засветилось сиреневое зарево, сделалось тепло, все помчалось в витом фиолетовом тоннеле, и никакого отчаянья не было вовсе; и даже наутро, когда проснулся, жить стало легче. Коммуна кончилась. И хрен с ней.

Из всех женщин беременной оказалась только пятнадцатилетняя Дасия, дочь Рикардо. Рикардо объявил об этом сам — и указал на Джареда. Всхлипывающая дочь подтвердила. Джаред изумлялся, возмущался, и поскольку был искренен, то выглядел в глазах людей фальшиво. Очевидно, план Рикардо состоял в том, чтобы породниться с каким ни на есть начальником: должно же быть у него припрятано что-нибудь съестное и хорошее? и вообще он власть, а это полезно.

У Джареда не нашли ничего сверх положенной еды и стали выбивать признание. Били долго и старательно, хотя не сильно: сил уже было мало.

Назавтра мертвым оказался Ричи-Хромой, который бил Джареда злее всех, и народ притих. Ричи, конечно, сильно отощал, но совпадение странное… Джареда оставили в покое.

А с ним что-то случилось. Последующие события его уже не трогали. До весны и тепла Сэм-Затойчи зарезал Морриса, на Сэма набросились, скрутили и повесили. А Шейла, жена Коротышки Норвуда, повесилась сама. За поселком выросло свое маленькое кладбище. Началась цынга, старинная болезнь, ну, от такой-то кормежки. У Джареда стали выпадать зубы, десны кровоточили. А ему было плевать. У него появились два дела, оба серьезные.

Во-первых, он люто возненавидел всю левую доктрину. Левую идеологию, теорию, пропаганду, любые левые взгляды и примеры из истории. Левые убеждения и левая практика — вот к чему они привели его, и их поселок, и страну, и мир. Вот он — одинокий, старый, больной и голодный изгой, вознагражденный благодарными людьми за все, что пытался для них сделать. Он бы лично загнал в газовую камеру Маркса, заморозил в Сибири Ленина, расстрелял Че Гевару, а Меркадеру дал денег на новый ледоруб для Троцкого.

Во-вторых, он писал роман. Мысленно писал, в голове. Преодолевая голод, он уже четырежды относил ночью Рикардо куски рыбы и бережно, растягивая каждую каплю наслаждения, выцеживал полчашки волшебного напитка. Рикардо проникся к нему некими родственными чувствами, забывшись называл зятем, и рассказал кое-что про Кастанеду. И в мире, который постигал Джаред, все тайное стало явным и проявилась картина. Это и был роман.

Роман был подобен ветвистой грибнице, сотканной в черноте из тонких синих молний. Эта вспыхивающая синяя паутина искрила узелками пересечений и испускала мгновенные иголочные лучи в разные стороны. То был роман об их коммуне.

Ведь у каждого были отец и мать, бабушки и дедушки, кучи предков: когда-то они покинули Старый Свет и добрались до Америки, чтобы на новом голом месте, с нуля, в нищете и неизвестности, начать новую жизнь, рассчитывая только на собственные силы. Они пахали землю, пасли скот, строили дома и прокладывали дороги; рожали детей, старались дать им образование, копили деньги на их свадьбы; они надеялись на счастье и дороже веры в Бога была им вера в Великую Американскую Мечту: трудись, дерзай, верь — и ты можешь добиться всего. Они выбивались из бедности в скромный достаток, переезжали с места на место, забывали своих предков, работали и верили, молились и пьянствовали, воевали в Гражданскую и за океанами, гордились родственниками, выбившимися в большие люди, выплачивали кредиты и плакали, когда сильное горе. А ведь предков Л. Б. Джонса и Рейвона привезли сюда в трюме закованными, и еще сто лет они собирали хлопок на плантациях, и бедствовали после Гражданской войны, и еще сто лет жили как черные скоты, унтерменши, мечтая о равенстве не для себя, так для детей: и вот Джонса и Рейвона уже нет в живых. А предки Рикардо и его жены плыли когда-то из Испании, чтобы потом жениться на индейцах Центральной Америки, а потом кто-то породнился с черными африканцами, сбежавшими с плантаций или уже освобожденных из рабства, а потом были войны за независимость, а потом процветание и следом нищета, а потом пешком, месяцами, через границу в США, а банды, а MS-13, а наркоторговцы, а гроши за сезонный сбор фруктов, а потом Катастрофа и Темные Годы… А Индеец — он был из атапасков, ингалик, он рассказывал; до прихода белых — сначала русские, потом англичане, потом американцы — атапаски были свободным и сильным союзом племен, охота на оленей и песцов, обильная рыбалка, они не знали голода, не знали болезней и виски, но белые растворили их в себе, подчинили своему духу и своей культуре… и вот Индеец ушел, когда, куда, как? никто не видел; а он был молчалив, вежлив, но с юмором, в нем не было зла. А мы, мы!.. голландцы и французы, англосаксы и немцы, ирландцы и итальянцы, шведы, поляки, датчане — мы ведь все давно перемешались, в нас кровь многих народов, гены Столетней Войны и Реформации, мушкетеров Луи XIV и гренадер Великого Фридриха, голландских матросов и немецких крестьян, французских виноделов и английских лучников, потяни каждого из нас, как морковку из грядки — и за ним потянется все ширящийся и бесконечный пучок предков, от которых мы взяли их кровь, их гены, их темперамент и ум, их задиристость и трудолюбие, их любовь и надежды. И каждая несчастливая влюбленность каждого из наших бесчисленных предков, каждая свадьба и рождение каждого ребенка, каждая смерть и каждый успех в работе и достатке — все это продлилось в нашу жизнь и остается основанием нашей жизни. Кому же по силам написать этот бесконечный, бескрайний роман о человечестве, вся сущность и вся судьба которого выразили себя в нашем крошечном и злополучном поселке?