А дом опечатали, желто-черной лентой этой обтянули, а я смотрю — точно: сами туда полезли и начали выносить — что из одежды, компьютеры, коробки какие-то.
Но у меня список основных вещей был составлен. Я там еще предположительно драгоценности упомянул. И сразу указал, что на денежную компенсацию не претендую. С них все равно хуй получишь — оценят все как мусор, и не докажешь. Так что мне достался его новый совсем «лексус», кожаный диван с двумя креслами и из одежды нашей семье кое-что. В общем, разжились немного.
А что, разве это не нам все принадлежит? Разве евреи не паразиты, которые хитростью и обманом у нас все вытягивали и присваивали? Я выполнил свой гражданский долг, способствовал соблюдению закона. И получил свое по закону. И все так должны.
Глава 69. Погром — четыре карты
Нарратив, ребята — это такая херня, которую придумали постмодернисты, чтобы пиздеть без стеснения о чем угодно. Вот рассказ — это ты что-то видел, слышал, узнал — и рассказываешь. Честно рассказываешь, все как видел и слышал, как понял. А другой обдолбался и вместо драки двух пьяных увидел сражение дракона со слоном. Ты ему: не пизди! А он говорит: у тебя такой нарратив, а у меня такой, и ничем один нарратив другого не лучше и не хуже. Я ему: ты что несешь, я-то правду видел! А он: никакой объективной истины вообще не существует, так что тебе одно правда, а мне другое, и отвянь.
Короче: запись в вахтенном журнале авианосца от малайской народной сказки ничем принципиально не отличается. Просто разные нарративы. Ты понял?
Так что нарратив — слово уважаемое, и понятие важное и общепринятое. Ну так и получайте ваши на хрен нарративы:
РАССКАЗ ЕВРЕЯ
Слухи о погроме ходили по нашему городу уже несколько дней. Нужно было бы сбежать, но как? И куда? Все автомобили были уже конфискованы, а на выездах из города дежурили патрули социальной защиты. Герстайны, наши соседи, ушли ночью, не взяв с собой ничего. Больше мы о них не слышали, и когда назавтра их дом заняла семья латиносов, там страшно ругались, что не нашли никаких денег и драгоценностей.
А у нас Эмили исполнилось только пять месяцев, а бабушка Джудит, которая жила тогда с нами, она успела сбежать из Балтимора, про него рассказывали страшные ужасы, я потом ночью просто трясся от страха, так она еле ходила, куда ее возьмешь?.. Так что мама успокаивала, что у нас со всеми были хорошие отношения, и с черными тоже никогда не было конфликтов, так что все обойдется, за что нас обижать? Мы никому плохого не сделали.
В субботу утром мы все пошли в синагогу, и Эмили взяли, и Джудит в ее кресле покатили, обычно-то только папа с мамой ходили, но тут как-то не хотелось им нас одних дома оставлять. И только за угол Мэйпл Стрит завернули — видим из окна синагоги дым идет, черный такой, не очень много. А потом видим — толпа у входа, разные там, и белые, и черные, и мексиканцы, всякие. И один поднимает над головой факел, а это не факел, а свиток горит. И видим — евреи из синагоги пробиваются сквозь толпу, а их бьют, подножки ставят и пинают лежачих. Ну, мы побежали обратно домой, быстро как могли.
Еды у нас был запас, и водопровод работал, конечно, так что стали сидеть дома. А по телевизору показывали только шоу и новости про всякое хорошее, а Интернет давно отключили. И телефоны не работали, в смысле не соединяли.
Когда стало темнеть, папа достал пистолет. Он его достал прямо из задней стенки полки на кухне, я подсмотрел, да он и не особенно скрывал. Вот тогда мне стало страшно по-настоящему. Потому что за хранение оружия полагался расстрел. Ничего, сказал папа, обойдется.
Короче, к нашему дому они пришли уже ночью, много, человек наверно сто. На улице у ворот был фонарь, и напротив тоже, и над домом, так что их было хорошо видно.
Папа вышел на крыльцо с пистолетом и его сразу застрелили. Он даже сказать ничего не успел. И сразу стали бросать камни в окна, все разбили, и в комнате тоже, ворвались и стали все ломать. И кричали всякое… сами понимаете. Джудит битой по голове. Эмили… тоже ударили. И все. Мама… Ну… В общем.
Потом мама в меня вцепилась, не отпускает, нас так вместе и кинули в грузовик, отвезли прямо ночью на какую-то ферму, в загон для скота, а там уже много наших, евреев, все избитые, одежда рваная, даже боялись друг с другом разговаривать. Даже если кто-то кому платок дает перевязаться, или еще как помогает, так и то молча, почти шепотом несколько слов скажет, и все.
А мама стала рыть яму возле столба изгороди. Потом притащила обломок доски какой-то, банку смятую из-под кока-колы. И говорит: ложись, говорит, я тебя закопаю, не бойся, только присыплю немного, чтоб не видно было, а где лицо — доску эту и банку положу, чтоб ты в щелочку дышал. Ты уж потерпи этот день, а когда нас увезут всех — вылезай тихонько и иди от города подальше. Ты на еврея не похож, встретишь белых — скажи, что ты из Роквилла, там федералы весь ваш квартал уничтожили за поддержку партизан, ты один в гараже спрятался, а фамилия твоя Бишоп, и все тут. Держись, сынок, терпи. И поцеловала меня и поплакала.
Самое трудное было не чихать и не закашлять. И пить очень хотелось. Ну… Хочешь жить — потерпишь.
Днем их погрузили в трак и увезли. Кричали: быстро шевелитесь, путешествие, будет вам земля обетованная! В концлагерь, куда ж еще увозили.
А я до вечера пролежал так, там никого не осталось, заброшенная ферма. А потом вылез и пошел. Как машина на дороге — я ложусь в ложбинку какую-нибудь. А к вечеру речка была, напился там, выкупался, легче стало. А на следующий день вижу ферму, и лошадь с телегой едет, женщина правит. Ну, я вышел к дороге, встал. Хорошие люди были.
Мне восемь лет тогда было. Сам-то я не помнил, как Америка была великой страной, от океана до океана, самой сильной и богатой. Папа с мамой иногда рассказывали. Я мало помню, конечно. Но помню, говорили, чтобы я другим не говорил, а то нас всех в лагерь посадить могут.
Все равно посадили. Кто жив остался.
РАССКАЗ МУСУЛЬМАНИНА
Вот тогда наконец мы с ними поквитались! Оттянулись от души, сколько лет сдерживались! Они сеяли ненависть по всей земле, они хитростью захватили все деньги, они веками натравливали мусульман друг на друга, и наши братья убивали друг друга во имя их целей! Эти порождения Иблиса наводят порчу на людей самим своим вонючим дыханием, они всегда говорят сладко и ласково, а за словами скрывают змеиные мысли их черных сердец. Они высасывают все из людей, все силы, все деньги, все добро, и там, где они поселились, вскоре остается только пустая скорлупа жизни, как скорлупки выеденного яйца.
После пятничного намаза Асхаб сказал, чтоб мы не расходились и собрались в саду за мечетью. И он сказал, что завтра начнется, настала наша очередь присоединиться к джихаду. И напомнил хадис аль-Бухари:
«Пророк сказал: И не настанет тот час, пока вы не сразитесь с евреями, и камень, за которым укроется еврей, возопит: О правоверный, здесь скрывается еврей, приди и убей его!»