– Жду тебя.
Виталий кинулся вниз по лестнице и уже на выходе перехватил Ингу.
– Телефон, пожалуйста, – прохрипел он. – Ваш… мне…
Это был первый раз в жизни, когда он попросил у девушки номер телефона. И последний.
– Ручка и бумажка есть? – спросила она.
Виталий развел руками.
Инга порылась в сумке, выудила мятый носовой платок. Виталий думал, что она напишет номер помадой, но она достала карандаш, видимо для глаз, послюнявила его и написала номер. Что больше поразило Виталия? Карандаш, а не помада? Нет. То, что она его послюнявила, оставляя на губах черные пятна. Совершенно не стесняясь ни пятен, ни своего поведения – детского, ненормального для взрослой и, как он вынужден был признать, очень привлекательной женщины.
– Я позвоню. – Виталий все еще не мог обрести голос и хрипел.
– Естественно, – откликнулась она с легким смешком, но не презрительным, а заговорщицким.
На ватных ногах, засунув платок в карман, Виталий вернулся в зал. Лена стояла на том же месте, где он ее оставил.
– Ты готов? Все хорошо? – спросила она с нежностью и искренним участием.
– Да, конечно, – кивнул он, еще не осознавая, что случилось. Сердце колотилось, он чувствовал, что его то кидает в жар, то прошибает холодный пот.
Он кому-то жал руку, кивал, опять жал чужую потную руку и опять кивал, как китайский болванчик. Улыбался, хмурился. Если ему задавали вопрос, он повторял последнюю фразу собеседника и задумывался, поскольку не мог придумать ответ. Кивал в знак согласия. Он думал только об Инге, о ее и своем смехе на пустом месте. О платке с телефонным номером, по которому хотелось позвонить немедленно.
– Ты прекрасно держался. Не ожидала от тебя, – сказала Лена, когда они ехали назад. – Спасибо тебе за это. Ты явно произвел впечатление. Не думала, что можешь быть таким сдержанным, серьезным, уверенным.
Он позвонил Инге в тот же вечер, едва добравшись до дома. Она не была удивлена.
– Приеду завтра. Продиктуй адрес, – сказала она просто.
Он продиктовал, но не поверил. Не мог поверить. Так ведь не бывает. И когда утром его разбудил звонок в дверь и он увидел Ингу на пороге, то не знал, что делать. Застыл как столб – мятый, еще не окончательно проснувшийся.
– Ты спишь, что ли? – возмутилась она. Прекрасная, свежая, немного нервная.
– Нет, конечно нет, – ответил он.
– Если ты меня не ждал, я уйду, – сказала Инга и открыла дверь, которую только что захлопнула.
– Нет, пожалуйста, – взмолился он.
Она была красивой, наглой, дерзкой, нестабильной. Виталий никогда не знал, чего от нее ждать. Она приезжала всегда внезапно, обрушивалась на голову, вносила хаос в его жизнь. Кидалась готовить завтрак, если приезжала рано утром, и оставляла после себя невероятный беспорядок. Яичница неизменно оказывалась подгоревшей, а кофе вечно убегал. Вдруг привозила пакеты с полуфабрикатами, купленными в кулинарии, и выкладывала на стол – котлеты, зразы, голубцы, салаты.
– Зачем так много? – удивлялся Виталий.
– Я же не знаю, что ты любишь! – восклицала Инга.
Она была бурей, страстью, энергетическим и эмоциональным срывом. Могла приехать, заливаясь слезами, и он валялся у нее в ногах, спрашивая, что вызвало слезы. Могла приехать веселая, нервная, хохочущая, рассказывать анекдоты, шутить. Ждать, требовать от Виталия того же смеха. У нее никогда не было ровного настроения. Она или рыдала, или смеялась. Или обижалась до слез, или целовала его до одури. Признавалась в любви с той же легкостью, с какой минуту назад кричала, что ненавидит. Ее эмоциональные качели Виталий никогда не мог просчитать. Однажды она исчезла. Виталий ждал несколько дней, не выходя из квартиры. В тот вечер он выбежал в магазин буквально на десять минут – купить хотя бы молока и хлеба. Зашел в цветочный киоск – цветы для нее. Вернувшись, под дверью нашел записку. Инга приехала, а он ей не открыл. Значит, не ждал, не хотел видеть. И они больше не увидятся. Еще три дня он вымаливал прощение – объясняя, что выходил за цветами для нее, за едой – тоже для нее. Она приехала и плакала над уже увядшими розами, над замороженной и размороженной несколько раз котлетой с гречкой. Она повторяла, что он достоин большего, другой женщины, нежной, заботливой, хозяйственной, а не такой, как она. Он заверял, что ему никто не нужен.
– А Лена? – вдруг спросила она. Напряженно, готовая залиться слезами.
– Лена нужна. Это работа, – ответил он честно.
– А я жизнь, да? – спросила она внезапно по-детски.
– Да, ты жизнь, любовь, ты – все.
– Хорошо, я согласна. – Инга снова хохотала.
Иногда к Виталию возвращался здравый смысл, и он понимал, что столь стремительные смены настроения Инги – не совсем здоровое поведение. И возможно, то, что он списывал на эмоциональность, чувственность, чувствительность – просто болезнь.
Других странностей хватало. Котлету с гречкой из кулинарии, Инга обожала. А он не выносил даже запаха. Однажды Виталий приготовил ей завтрак – пожарил яичницу, сварил кофе.
– Почему такой странный запах? – Инга ворвалась на кухню, когда он выкладывал яичницу на тарелку.
– Запах яичницы, – ответил он. – Проголодалась? Ты вчера ничего не ела.
– Не могу. Пахнет тухлыми яйцами, – ответила Инга и рванула настежь окно. Хотя еще вчера сама же жарила яичницу из этих самых яиц.
Она, как ребенок, вылавливала морковку из супа и не выносила даже вида сметаны. При этом могла принести пакет пирожков, купленных на вокзале, и сама же их съесть.
– Тебе плохо не будет? – спрашивал Виталий уже не в шутку, а с беспокойством. – Уже пятый ешь. Ты уверена, что они не с котятами?
– Два дня не ела, кажется, – радостно объявляла Инга.
И он знал, что она говорит правду – не ела два дня.
– Почему ты отворачиваешься? – сердилась она, когда между поеданием пирожков лезла к нему с поцелуями.
– Прости, меня сейчас стошнит от запаха, – признавался он.
Она хохотала и продолжала заглатывать их как удав, кажется даже не жуя.
От Виталия она тоже требовала выражения бурных эмоций. Если приносила ему в подарок галстук, он весь вечер был обязан мало того что сидеть в этом галстуке, так еще и восхищаться им.
– Тебе не нравится? – Инга уже была готова залиться слезами. – Скажи честно!
– Мне нравится, очень. Просто я устал, прости, – отвечал Виталий.
– Нет, я же вижу, что тебе не нравится. – Инга срывала с него подаренный галстук. До этого он двадцать минут покорно стоял ровно, чтобы она могла завязать правильный, вошедший в моду узел. Виталий не понимал, куда он будет ходить в галстуке, но молчал. Терпел, пока Инга в десятый раз этот узел перевязывала.