И тогда я солгал - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Данмор cтр.№ 41

Почему я не догадался поискать его здесь? Разумеется, человек вернется к себе домой.

— Фредерик, — повторяю я, не ожидая ответа, просто хочу произнести его имя вслух.

Он еще не готов разговаривать. Он просто хочет сидеть здесь, привалившись ко мне, погрузившись в дремоту. Я устраиваюсь поудобнее и обхватываю его покрепче, чтобы он не ускользнул от меня. Может быть, это мое воображение, но он, кажется, стал теплее. Холод, что внутри него, понемногу, понемногу отступает. Пусть это продлится, сколько продлится. Я не тороплюсь. Я не хотел бы оказаться больше нигде на свете.

— Тебе хорошо тут со мной, парень, — говорю я ему. — Мы с тобой еще подурачимся, верно?

Я чувствую, как он улыбается мне в плечо. Я знаю, почему он улыбается. Потому что я говорю, как умею сам, не так, как он. Не так, как написано в тех книгах из библиотеки мистера Денниса. Я обнимаю его как можно крепче и баюкаю, но при этом почти не двигаю, потому что боюсь потревожить его ногу. Баюкаю его безостановочно, подобно тому, как кровь колышется внутри тела, не проступая на поверхность. А сам тем временем раскрываюсь изнутри, чего еще никогда не бывало. Я даже не знаю, что внутри меня. Быть может, тьма — много, много тьмы, она бархатистая и не промозглая, совсем другая, чем когда вглядываешься в ночь, со страхом ожидая утра. Я баюкаю Фредерика еще нежнее. Наконец и я, и он замираем.

Не похоже, что мы в подвале Альберт-Хауса. Стенки воронки влажные. Снаружи страшный шум, будто взрывается тысяча котлов. Я чувствую, как он проникает сквозь землю. Может быть, пришло время «вечерней ненависти». ^[25] Если до темноты они не придут отбивать свой пост подслушивания, у нас есть шанс. Целый день миновал, а они не пришли. Когда стемнеет, мы сможем ползти. Я могу потащить его на спине. На это у меня хватит силы. Как-нибудь его вытащу.

— Как нога, Фредерик?

Он не отвечает. Я знаю: бережет энергию. Понимает, что снова наступит темнота, и ночь даст нам шанс. Мы не можем оставаться здесь. От него пахнет кровью. Она уже подсыхает, запекается коркой. Внизу, в воде на дне воронки, плеснула крыса. А может быть, лягушка. Ночью слышно, как они квакают. В воронках их целые сотни. Живые существа собираются отовсюду. Они тут у себя дома, даже если именно в этом месте оказываются впервые. Лягушки и вороны, крысы и жуки. Трупные мухи — самые жирные, какие только бывают. Тараканы. А среди развороченных комьев земли кишмя кишат сороки. Ума не приложу, откуда они берутся. Когда утром вытягиваешь руку, все мешки с песком облеплены слизняками.

По лицу у Бланко полз слизняк, прямо к уголку рта, а еще один был в волосах. Слышали бы вы, как он орал, когда я сказал ему об этом! Обеими руками вцепился в волосы. По-моему, крысы гораздо хуже. Но крысы почти никогда не кусают живую плоть. Шныряют вокруг, но отличают мертвого от живого.

От Фредерика пахнет кровью. Это ничего, пусть будет как есть, пока не доставим его на перевязочный пункт. Легкую рану можно перевязать. Тяжелую лучше не трогать, если не знаешь точно, что делать.

— Ждать уже недолго, — говорю я. — Темнеет. Скоро мы вытащим тебя отсюда.

Мне кажется, что я заснул. Время делает скачок вперед, потом снова идет по-прежнему. Во рту у меня пересохло. Я хочу пить. На дне воронки поблескивает вода. Если я спущусь, то уже не смогу взобраться назад. Я уверен, что в воде крысы. Плавают, выставив наружу усики и глаза. Убежище высоко в стенке воронки, недалеко от самого верха. Немцы даже проделали ступени до края воронки, чтобы легче было подниматься и спускаться. Эта воронка делает им честь. Они постоянно подслушивали нас. Телефонировали своей артиллерии, когда мы будем атаковать. Весьма обстоятельный подход, как говорил мистер Тремо.

Нога Фредерика перестала кровоточить. Это хорошо. Если то была «вечерняя ненависть», то она закончилась. Пора идти.

Я бросаю винтовку в воду на дне воронки, где она уже никому не пригодится. Это как отшвырнуть часть себя. Дубинка потерялась давно, даже не помню когда. Я никогда на нее особо не полагался, еще меньше, чем сержант Моррис. При мне остался мой нож и револьвер Фредерика. Если выбросишь оружие, то могут расстрелять. Мне не под силу тащить на себе ничего, кроме Фредерика.

Мы перелезаем через край воронки и ползем по грязи. Слава богу, она не слишком глубокая, не такая, что может засосать. Я ползу с Фредериком на спине, от его тяжести ломит хребет. Постоянно останавливаюсь и сплевываю мерзость, которая образовывается у меня во рту. Вижу вспышки орудий и взвивающиеся хвосты сигнальных ракет. Боюсь, что начну ползать по кругу, поэтому все время проверяю. Германские позиции сзади. Наши впереди. Надеюсь, я прав.

Мы продвигаемся все вперед и вперед. Наверное, мы ползем уже несколько часов — пол-ярда, еще пол-ярда, еще пол-ярда. Фредерик стонет, но не позволяет себе закричать. Я чувствую себя словно утопающий. Как будто мы оба валимся на самое дно мира. Кое-как пробираемся сквозь тьму, натыкаясь на встречные предметы. Не знаю, на какие именно. И знать не хочу. Беспокоят меня только столбы и проволока. В темноте повсюду мертвецы. Здесь они живут. Можно их закопать, но при каждом обстреле они вновь поднимаются. Я слышу голос, скороговоркой читающий про себя:

Уже давно стемнело. Голос умолк. Изредка потрескивают выстрелы. Ветрено. В воздухе над нами раздается какой-то шум, как будто от горящего дрока, но откуда он, непонятно. Наверное, скоро рассвет. Боевая готовность. «Утренняя ненависть», потом нескончаемый день, а потом «вечерняя ненависть». Все по порядку, будто церковная служба.

Мне надо передохнуть хотя бы минуточку. Я опускаю голову, повернувшись лицом в сторону, чтобы в рот не попала грязь. Фредерик прижимает меня к земле, но я не могу сбросить его с себя. Долгое время мы лежим неподвижно. Наверное, я уснул, поскольку в следующее мгновение понимаю, что Фредерик скатился с меня. Исступленно шарю по сторонам и нахожу его, лежащего на спине в паре футов от меня, а в лицо ему льет дождь. Я чувствую, что кожа у него вся влажная, холодная. Но под ней он теплый, я знаю. Тепло ушло глубоко внутрь, туда, где оно ему нужнее. Шепчу: «Фредерик», — но он не отвечает. Я подкатываюсь поближе, пытаюсь подлезть под него и снова взгромоздить на себя, чтобы ползти дальше. Он неловко поворачивается, слишком медленно, и заваливается на бок. Я не могу как следует за него ухватиться — он такой жесткий и тяжелый.