И тогда я солгал - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Данмор cтр.№ 27

Эндрю Сеннен получил стипендию и в сентябре шел в грамматическую школу. Он был крупный белокурый мальчик, смешливый, с неторопливой улыбкой, преображавшей его туповатое лицо. Он нравился самому себе, да и другим. Его отец владел скобяной лавкой, и деньги у них водились. Мы не дружили, но со мной он держался запросто, как и со всеми остальными.

С ним я и вступил в сражение. Я был осой, жужжавшей вокруг его головы. Яд во мне вскипал и рвался наружу, и я видел, как переменяется в лице Эндрю Сеннен. Он знал, что сильнее меня, но не знал, насколько силен во мне этот яд. Я представлял себе, как он проходит в ворота со всеми остальными мальчиками из грамматической школы. Он станет одним из них. Я не был глуп и понимал, что даже если он не столь умен, как я, скоро он окажется в таких местах, куда мне за ним не угнаться. Обоснуется в гудящем улье учености. Эндрю Сеннену слишком легко все досталось. Он этого даже не хотел. Он получил стипендию лишь потому, что ему так велели, и потому, что они держали лавку и не нуждались в его заработках.

Мы толкались и мутузили друг друга на задворках, прямо за парадной залой, а вокруг толпились мальчишки, и девчонки тоже, и от их голосов в ушах у меня стоял гул.

Я был готов его убить. Я чувствовал, как во мне вздымается ярость и делает меня сильным, словно двадцать человек, совсем как в Библии. Я сбил его с ног и принялся лупить, как будто у нас была не простая мальчишеская драка, а самое взаправдашнее сражение, ударил его головой оземь раз-другой, и он весь задергался, будто собака в припадке бешенства. Я одержал верх, он был повержен, но я не останавливался. Его левая рука дернулась. Шум вокруг изменился. Выкрикивали имена, мое и Эндрю, но уже по-другому, испуганно. Вдруг воздух надо мной потемнел, словно множество чаек тучей ринулись вниз, завидев рыбью голову, и чьи-то руки схватили меня и оттащили в сторону. Марк Релаббус и еще два старших мальчика удерживали меня, Эндрю лежал на земле, закрыв лицо руками, дрыгая ногами и перекатываясь из стороны в сторону, а его сестра тем временем ринулась к нему и опустилась рядом на колени, пачкая свой передничек. А я тянулся вперед, со всхлипами втягивая воздух.

— Ты рехнулся! — взвизгнула его сестра, обернувшись ко мне.

Три дня спустя я поплатился за эту победу. Я увидел, как они приближаются ко мне, когда шел по Редимер-стрит. Пятеро молодых Сенненов, и все старше меня. Я кинулся наутек, но они загнали меня на открытое пространство, словно собаки лисицу. Впереди была часовня. Бегал я быстро, но они могли оттеснить меня к скалам, наступая со всех сторон. Лучше убегать вдоль побережья. Они крупнее меня, но и тяжелее, и по песку я смогу передвигаться быстрее, чем они. Но ветер задул с юго-запада, мне в лицо, и теперь моя легкость оказалась мне во вред, потому что они со своим весом лучше могли противостоять ветру. Я бежал, и мои легкие жгло огнем, а ноги передвигались медленно, словно во сне. Я направлялся к Булленову мысу, к тропинке через утесы, и они это знали. По скалистой поверхности я побегу быстрее и легче, а если нырну в дрок, то смогу затаиться, и они нипочем меня не отыщут. Но они оказались сообразительнее, чем я, и принялись загонять меня на самый край влажной песчаной полосы, за которой начинается море. Там мне от них уже никуда не деться. Я оглянулся — они по-прежнему следовали за мной, но двое отделились от остальных, и я увидел, как они забегают слева по берегу, чтобы ринуться мне наперерез. Я резко развернулся и кинулся в сторону, стараясь проскользнуть мимо них, но меня подвел мой ботинок. Каблук увяз в песке, я упал, тут-то они и набросились на меня.

Я решил, что пришел мой смертный час. Свернулся клубком, обхватив голову руками и зажмурив глаза, чтобы ничего не видеть. Они пинали меня своими ботинками по спине, ребрам и заднице. Но не могли заставить меня разжаться, не дотрагиваясь до меня, а я лежал, скрючившись на песке. Ушел глубоко в себя, куда не проникало ни звука, однако в то же время слышал собственные стоны, а также покряхтывания и ругательства молодых Сенненов. От последнего удара я зарылся лицом в песок и почувствовал, как все мое тело задергалось, но я еще плотнее сжался клубком и чуть откатился по песку.

— Бросим его в море, — предложил один.

Я подумал, что они так и сделают. Возможно, и сделали бы, если бы я распластался на песке — тогда они ухватили бы меня за руки и за ноги, раскачали и швырнули в волны. Но я свернулся, будто мокрица, и они не могли за меня взяться, а может, не хотели. Я лежал совсем неподвижно. Возможно, их это напугало, потому что сначала они приглушенно переговаривались, а потом пошли своей дорогой, и чем больше от меня отдалялись, тем громче обсуждали между собой, как они со мной разделались.

Я пролежал довольно долго, пока вода не плеснула мне в лицо. Соль попала мне в горло, и я закашлялся. Наступило время прилива. Я мог бы лежать тут и дальше, если бы захотел, и вода накрыла бы меня. Я перекатился на бок, чтобы вода не могла попасть мне в рот. Чтобы отползти подальше, надо было распрямиться, но мое тело отказывалось это делать. Я еще раз перекатился. Попытался подражать гадюке, которую видел однажды на прибрежной тропинке — извиваясь, она заползала в дрок. Меня трясло все сильнее. Может быть, я замерз, или это из-за побоев. Я так дрожал, что искусал себе губы и почувствовал вкус крови. Спустя некоторое время дрожь прекратилась, и я понял, что пора отсюда убираться, пока я еще не совсем окоченел. Ветер выдувал из моего тела последние частицы тепла, а море стремительно надвигалось. Я не думал о матери. Я думал об отце, хотя все, что я о нем помнил, были воспоминания моей матери, которые она пересказывала мне. Если бы он сейчас увидел меня издалека, похожего на кучу мусора, выброшенную приливом, то не признал бы меня.

* * *

Не знаю, когда Фредерик меня покинул. Могу поклясться, что не сводил с него глаз, но хотя он только что стоял в изножье моей кровати, теперь его там нет. Он никогда еще не оставался со мной так надолго.

Фредерик — единственный человек, кроме меня самого, который знает, что Мэри Паско лежит на краю поля, под густеющей зеленью. Он знает обо всем, что я сделал. Я задумываюсь: если я прямо сейчас пойду туда, присоединится ли он ко мне? Он сможет посмотреть на зеленую землю, на могилу, которой ему самому так и не досталось. Он будет завидовать, что она упокоилась в таком тихом местечке. Рассудительным взором окинет яркий прямоугольник молодой травы. Под ним лежат ее кости, как и подобает. Ее руки скрещены на груди, а глаза сомкнуты. Я положил ее ровно и надежно. Непростое дело — хоронить взрослую женщину, даже легкую и высохшую от старости и болезни. Мне пришлось забраться к ней в могилу, чтобы удостовериться, удобно ли она лежит, и я накрыл ее холстиной, чтобы земля не коснулась ее обнаженного лица.

Я совершил все, что мог. Ты единственный, кто это понимает. Ничего нельзя было поделать. Я отвернулся, и ты ушел. Ты стал земляной россыпью, похожей на мелкий дождик, в которой перемешались твоя кровь, твое тело, каждая частица тебя. Это ты отбросил меня назад. Именно ты, а не разрыв снаряда. Твои руки оттолкнули меня в безопасное место. Я закричал: «Фредерик!» — но мой рот забило землей.

Если бы мы сейчас оказались на Тростниковом мысе и ты сказал бы: «Давай переночуем в скалах», я бы согласился. Мы без особого труда соорудили бы себе укрытие. Лежали бы и слушали, как вздыхает море под нами, а чайки кричат посреди ночи. Это не было бы таким малодушием, как отвязать пони и тащиться обратно домой.