И тогда я солгал - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Данмор cтр.№ 23

Прямо подо мной сейчас узкие пространства подвала. Я спущусь туда, потому что обещал Фелиции, но если она не заговорит о котле, я тоже не заговорю. Лучше побуду с ней. Ее рука изящно поднимает ложку и подносит ко рту.

Когда я доедаю, Фелиция подливает мне добавки и подкладывает еще один кусок курицы. Белое и темное мясо отделилось от костей, длинные волокна плавают в бульоне. Фелиция уже закончила есть. Мои челюсти, зубы и язык производят громкий шум, но я еще так голоден, что едва сдерживаюсь, чтобы не наклониться к тарелке и не вылакать все, будто собака.

Левой рукой Фелиция придерживает ножку бокала, правой перебирает крошки от хлеба, который она так и не стала есть. Она сидит неподвижно, и можно подумать, будто она совершенно спокойна, но я знаю ее гораздо лучше. Помню, как она стояла на коленях возле маленького клочка земли, который выделил для нее садовник. Она колдовала над палочками, камушками и ракушками, бормоча заклинания себе под нос. Фредерик говорил, что она ведьма.

Фелиция не понимала, что садовник выделил ей клочок самой скудной земли, на котором могли цвести только бархатцы и настурции, и ничего больше. Она брала грабельки и совочек и так сосредоточенно ковырялась в земле, что не слышала, как мы подкрадываемся сзади. Фредерик кричал: «Бу!», она подпрыгивала, но потом заливалась румянцем, польщенная — ведь мы нарочно ее искали.

Частенько мы убегали от нее. До сих пор не знаю, почему.

Фелиция убирает со стола, а я тем временем иду в уборную. Это слово я узнал от Деннисов. Моя мать говорила «отлучиться по нужде». Отец использовал другое выражение, которое я запомнил. Думаю, его употребляли в Бристоле во времена его детства. Он говорил: «Схожу в славное местечко». По-моему, такое выражение подходило для деннисовских уборных и знаменитых ванных комнат, которых было по одной на каждом этаже. Большая уборная на первом этаже была облицована зеленой плиткой с изображениями выпрыгивающих из воды дельфинов. На полу была черно-белая плитка в шашечку, а с высоко расположенного сливного бачка свисала длинная латунная цепочка. Дверные петли и ручки тоже были латунные и мягко, приглушенно блестели. На дверном крючке по-прежнему болтается мешочек с лавандой. Я сдавливаю его, но он пахнет старостью и пылью. Мне всегда нравились бряканье цепочки и шум воды, наполняющей бачок, а потом я мыл руки в глубокой раковине под горячей водой, намыливая их до локтей. Сегодня из горячего крана вода течет холодная и слабенькой струйкой. Раньше эти краны били фонтанами, будто киты. Надо спросить Фелицию, сохранились ли инструменты.

— Ты знаешь, что такое спиритические доски? — спрашивает Фелиция. Она наливает мне еще бокал вина, того самого, из бузины, которое мы пили в прошлый раз.

— Что-то слышал.

— Мне противно даже думать о них!

— Вреда от них никакого. Все это чушь.

— Конечно, вреда никакого, — говорит Фелиция. На некоторое время замолкает, потом делает большой глоток вина, которое до этого едва пригубила. — Но я знаю, почему этим занимаются.

Я выжидаю.

— Потому что у людей нет могилы, которую они могли бы навестить. И у них не было тела, которое они бы предали земле. Они только получают телеграмму, как мы о Фредерике. А потом письмо. Мы получили письмо от майора Паттингтона-Ботта — как ты думаешь, это его настоящая фамилия?

— Да, настоящая.

— Отца растрогало это письмо, но когда я снова его перечитала, то подумала, что оно может быть про кого угодно. Сомневаюсь, что он даже знал Фредерика. Поэтому, когда я получила твое письмо…

Мне нечего сказать на это.

— С чего вдруг ты задумалась о спиритических досках?

— Моя бывшая учительница французского спросила, не хочу ли я сходить с ней на спиритический сеанс. У нее погиб племянник. Она ходит на сеансы каждую неделю, но он так и не явился.

— Господи…

— Я знаю. — Фелиция внезапно начинает выглядеть утомленной. Она чуть вздрагивает и потирает руки.

— Мне надо посмотреть котел. Я и пришел для этого.

— Уже поздно. Да мне и не холодно. Плита зажжена, а в малой гостиной есть камин.

В малой гостиной. Ну конечно! Я и позабыл, как они называли эту комнату. В семье Деннисов употребляли слишком много слов, чтобы именовать различные вещи, но я полагаю, что для них эти слова были необходимы и придумывались с определенной целью. Они описывали то, что для Деннисов было настоящим.

— Ей лучше? — спрашивает Фелиция, и я непонимающе смотрю на нее. — Мэри Паско. Как у нее с грудью, лучше?

— Да, — говорю я, не успев подумать, куда заведет меня этот ответ, — по крайней мере, не так плохо, как раньше.

— Она уже не лежит в постели? Может выходить на улицу?

— Нет еще.

— Я должна ее навестить, Дэн. Ей нужна женская забота.

— Моя забота ее вполне устраивает.

— Но есть вещи…

Я отодвигаю стул назад. Наверное, что-то проступает у меня на лице, потому что Фелиция поспешно произносит:

— Уверена, ты хорошо за ней ухаживаешь.

Она думает, будто докучает мне своими вопросами. Что, если бы я сразу сказал ей правду? Я почти жалею, что этого не сделал. Фелиция бы мне поверила. Думаю, она бы поняла, что старуха вполне может умереть, как птичка в клетке, и что правильно было похоронить Мэри Паско в ее собственной земле, а не под камнем среди чужих людей. Это не столь ужасно в сравнении с тем, как люди лежат и гниют. Но уже поздно. Фелиция охотно мне поверит, но будет расспрашивать меня, как это произошло и почему я не сказал ей правду с самого начала.

Я могу попросить Фелицию, чтобы она пошла со мной прямо сейчас. Мы постоим вместе у могилы Мэри Паско. Но что, если она испугается? Что, если бросится бежать от меня, панически раскинув руки, а ее юбки будут цепляться за кусты? Не хочу, чтобы Фелиции было страшно.

— Ты по-прежнему играешь на фортепиано? — спрашиваю я, но она мотает головой.

— Давно уже не играю.

Она училась игре на фортепиано и французскому. Брала уроки пения. Этим занимались все девочки вроде Фелиции. Она хотела телескоп. Читала Евклида, принадлежавшего Фредерику, хотя он вырывал у нее книжку и говорил, чтобы она не притворялась, будто что-то понимает.

— Ты можешь пойти в вечернюю школу, Дэниел, — говорит Фелиция, следуя за поворотом собственных мыслей. — Ты столько всего прочитал и так разговариваешь…

— Нет ничего такого, чему бы я хотел научиться, — возражаю я.

— Ох! — восклицает она, как будто я ненароком поранился. — Наверняка что-нибудь да есть.

— Разве только чтобы жилось спокойнее, а куры неслись получше, — говорю я.

— Ты не больно амбициозный.

— Моя беда в том, Фелиция, что все свои амбиции я уже утолил и теперь не выношу даже намека на них.