И тогда я солгал - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Данмор cтр.№ 21

Однажды, когда мы лежали в лощине над утесами, я взял у него «Оксфордский сборник английской поэзии». Прочел вслух стихотворение, которое он заучивал.

Тогда мне нравились именно такие стихи. Едва я успел закончить чтение, Фредерик вырвал у меня книжку.

— Тебе не задавали его выучить.

— Я его уже выучил, — сказал я.

— Да ты врешь, пустомеля!

— Нет, правда.

Фредерик держал книгу на уровне груди, страницами к себе. Он давно знал, что я могу пересказать ему любую историю, которую прочту один раз, но тут было другое.

— Ладно. Валяй.

И так до конца.

— Давай еще, — сказал Фредерик, глядя на меня, будто я совершил фокус, который он не успел уяснить. Он развернул книгу на другой странице и протянул мне. Там оказался лорд Байрон.

Еще дважды Фредерик открывал книгу на случайной странице и проверял меня. Еще дважды я безукоризненно повторял все до последнего слова. И тогда что-то изменилось. По-гречески я читать не мог, зато мог по-латыни. Я не понимал ничего и произносил неправильно, но заучивал легко, как дышал. Потом я пожалел об этом, потому что Фредерик пообещал, что расскажет отцу. На мгновение мой рассудок заполнили невероятные фантазии. Мистер Деннис хлопает меня по плечу и говорит: «Малец, это просто замечательно!» Он отправит меня учиться вместе с Фредериком. Я покину Мулла-Хаус. Я стану…

Чем я стану? Кроме того, мистер Деннис не интересовался поэзией, ни греческой, ни латинской. Он и из собственной библиотеки ни одной книги не прочел. Фредерик должен был усвоить все, что следовало усвоить джентльмену. То, что он изучал, само по себе важности не имело. Мистер Деннис пришел бы в замешательство, проделай я перед ним свои фокусы, — как если бы Фредерик привел показать ему дрессированную мартышку.

— Не рассказывай отцу, — попросил я.

— Почему это, горилла ты безмозглая?

— Сам ты горилла безмозглая, — ответил я его же словами, чувствуя, что в моих устах они звучат нелепо. Я поднялся и ушел. Оставшуюся часть каникул я с ним не разговаривал.

Все эти стихи у меня в голове. Роятся во мне, будто пчелы. Думаю, больше стихов мне не захочется. Я хочу, чтобы мертвые воскресли нетленными, но знаю, что этого не произойдет.

Собака совсем проснулась. Она не шевелится, но пристально смотрит на меня. Мои руки по-прежнему ее гладят, будто живут собственной жизнью. Она лежит на боку, показывая мне свое мягкое брюхо.

Я мог бы за целую жизнь так и не узнать, как ловко навострюсь орудовать штыком. Наш инструктор по штыковому бою, пожилой сержант, не бывал во Франции. Он учил нас целить человеку в пах или грудину. Но если всадить штык человеку в пах, он будет всеми силами пытаться его вытащить. Ухватится за лезвие и станет удерживать, даже если его ладони будут изрезаны в клочья. А если угодить в грудину, штык застрянет или соскользнет и никуда не проникнет. Нужна сноровка, чтобы заметить, куда целит твой противник, и опередить его.

Задница у сержанта Флинта была как у бабы. Мы называли его Фанни Флинто. Мы слышали, что у фрицев штыки с зубьями, как у пилы, не то что наши. Я делал обманные выпады, отражал и наносил удары. Он заставлял нас взбираться в гору с примкнутыми штыками, вопя как сумасшедшие.

Мне это удавалось неплохо. Но живой человек — не соломенное чучело. Из чучела штык выходит таким же чистым, как и вошел. Из человека вытекают кровь и слизь, но дело еще и в том, что он не отдает штык обратно. Вернее, его тело не отдает. Во время упражнений Фанни Флинто орал: «Коли его, коли гада! Выпусти ему кишки!» Мы не задумывались, что содержат в себе кишки, потому что не знали этого. Если воткнешь штык в правильное место живому человеку, обратно он выйдет весь в дерьме. Оно налипает на лезвие, и ты чувствуешь этот запах, когда чистишь оружие.

Я так говорю, как будто нам предстояло орудовать штыками постоянно, но вышло по-другому. Мы даже не взбирались в гору с криками, атакуя противника, выстроенного в ряд, будто соломенные чучела. Штыки мы применяли по ночам, в дозоре, потому что это было бесшумно. Еще мы орудовали ножами, а у мистера Тремо был револьвер.

Той ночью с Фредериком в темной воронке штыка я боялся даже больше, чем гранаты. Мы потерпели неудачу. Вылазка провалилась, те, кто уцелел, отступили. Остальные погибли или были тяжело ранены, как Фредерик, и не могли двигаться. Если бы немцы подошли и посветили фонариком, тут бы нам и конец. Я понятия не имел, где мы находимся, хотя по грохоту залпов мог определить, в каком направлении линия фронта. Мы были на ничейной земле, а ничейная земля, когда оказываешься на ней ночью, огромна, как Африка. На дне воронки была вода. Застоялая тухлая вода, полная всякой вонючей дряни. В стенке выкопано убежище, в котором мы спрятались. Из него на поверхность тянулся провод. Наверное, они провели телефонный провод отсюда на ничейную землю и, скрючившись в этом убежище, подслушивали, отправляли сообщения. На земляном выступе кто-то оставил жестяную кружку. Я надеялся, что в кружке будет вода, но она оказалась пустой. У меня мурашки побежали по всему телу, когда я подумал, что какой-нибудь немец вернется за кружкой. То было его убежище, а в нем сидели мы.

Нижняя часть ноги Фредерика была в плачевном состоянии. Я зажег спичку из коробка, который носил с собой в кармане кителя, и прикрыл пламя ладонью. Его ботинок был распорот сзади. В рану попала грязь. Наружу торчал осколок шрапнели, а вокруг него все превратилось в месиво. Осколок оказался довольно большим, было за что ухватиться, но я не решился его вытаскивать. Спичка обожгла мне руку, и я уронил ее в воду. Я узнал достаточно. Отомкнул штык, взялся за ботинок правой рукой и принялся резать левой. Штыком было неудобно. Достал нож и попробовал им, но Фредерик застонал и весь затрясся, так что мне пришлось прекратить. Я зажег еще одну спичку и осторожно прикрыл ладонью, хотя мы были в самой глубине убежища. Я не мог снять его ботинок, потому что над ним не за что было ухватиться. Там была сплошная кровь, но не льющаяся потоком, а густое, вязкое месиво. Я отмотал хлопчатые ленты, которыми закреплялись мои обмотки, связал их концами и обернул вокруг его бедра, достаточно туго, чтобы уменьшить кровотечение. Фредерик явно не знал, что с ним случилось. Его ранило еще и в голову, в этом и была причина. Я потрогал его лоб и наткнулся на кровавую борозду. Однако сознания он не потерял. Я видел его глаза — зрачки сузились от света спички. Я боялся, что в любое мгновение он почувствует, что творится с его ногой, и начнет стонать, так что они неизбежно нас услышат. Я отмотал еще часть обмоток и приготовил кляп.