Винтики эпохи. Невыдуманные истории - читать онлайн книгу. Автор: Антонина Шнайдер-Стремякова cтр.№ 9

– С Томасом всё хорошо, – опередил её Костя. – Он будет ходить. Тебе трудно говорить?

Веки утвердительно склеились.

– Тогда молчи, всё будет хорошо.

Она всё понимала, но говорить не могла. Вошла Наташа, что-то шепнула, Костя кивнул, и она удалилась так же неслышно, как пришла. Ирма слабо пошевелила пальцами. Сын слегка сжал их, с трудом узнавая выразительные, со сливовым разрезом глаза, коротко сообщил: «Это налёт». Томасу, начинавшему передвигаться на костылях, в свидании отказывали под предлогом, что «волнения могут оказаться ядом для больной».

Они свиделись через месяц. Томас узнал забинтованную голову— сердце ёкнуло, тело покрылось холодным потом… Заметив его в дверях, она сбросила с колен одеяло и шагнула навстречу. Он протянул руки, и по этажу гулко рассыпались костыли. Она поддержала его, чувствуя теплоту рук, дыхания, глаз.

– Давайте помогу, – подошла к ним сестра.

Словно боясь потеряться, они молча вглядывались друг в друга. Наконец, Ирма отстранилась, взяла его с сестрой под руки, и они добрались до постели. Её голосовые связки обретали силу, но говорила она тихо. Томас, несмотря на множество ушибов и переломов, смотрелся и бодрей, и веселей.

* * *

Стриженая голова, отраставшая завитками младенца, красила Ирму ничуть не меньше, чем раньше, но беспокойство вызывал тихий и робкий смех, однако приход лета они встречали заметно окрепшие. Варвара помогала по дому, Григорий расчищал дорожки, по которым ежедневно прогуливались больные. Ломаные-переломанные кости Томаса благополучно срастались.

– Как на собаке, – смеялся Костя.

– Как на кошке, – поправлял Петруша.

– Не важно. Важно, что врагов, по словам Достоевского, у честных людей больше, чем у бесчестных.

– Спасибо, сынок, обнадёживаешь, – Ирма чувствовала слабость и шум в голове.

В начале осени Томас и Ирма переписали на Костю с Наташей фирму и с грустью покинули Россию. В Германию летом съезжались к ним дочь и внуки Томаса, а также семья Кости. В большом родительском доме гости занимали пустующую половину. Несмотря на головные боли, Ирма помогала внучкам Томаса осваивать русский язык. Упражнялась в языке и старушка-свекровь – говорить на русском с Томасом становилось нормой.

В углу большого зала оформили макет – уголок провинциальной России. Томас часто играл «Времена года» Чайковского и «Сердце, тебе не хочется покоя…» Ностальгирующие звуки разносили тепло и добрую память, что свидетельствовала о неотвратимом конце этого нелёгкого, но состоявшегося счастья…

Вместо эпилога

Осень двух тысяча Н-го… года я проводила на курорте Баден-Баден.

И вдруг увидела девочку из детства!.. Скакалкой она владела так же виртуозно, как та 10-летняя, чей недосягаемо красивый образ навсегда отложился в памяти. Совпадало всё: манеры, сливовые глаза, волнисто-пушистый от природы волос и ровная смуглость, от которой я, 5-летняя, с трудом отрывала взгляд.

«Странные видения…» – подумала я и крепко зажмурилась. Открыла глаза – девочка та же и прыгает так же. «Значит, всё со мною в порядке», – успокоилась я и начала выискивать тех двоих, что могли быть её родителями…

За столиком кафе-мороженого сидят Он и Она, что молча поглядывают на попрыгунью. Так ведут себя, чтобы не отличаться от коренных немцев и не привлекать внимание, иностранцы. Минут десять наблюдаю и, наконец, осмеливаюсь подойти.

– Здравствуйте!

Молчание.

– Извините, мне нужно спросить.

Молчание.

– Вы из России?

– А что? – не выдерживает мужчина.

– Вы знаете Ирму?.. – называю фамилию и сибирской городок.

Удивлённые лица живописуют…

– Не хотите ли прогуляться? – учтиво спрашивает молодой человек на чистейшем русском.

И мы отправляемся к набережной. Его звали, как вы уже, видимо, догадались, Петруша – точнее, Пётр Константинович. Он женился на внучке Томаса, что хорошо и с приятным акцентом говорила на русском.

Мы обменялись визитками, и вскоре в трубке раздался незнакомый голос девочки из детства, которую я воспринимала когда-то очень взрослой и потому следила за ней робко, исподтишка.

Потомок далёких римлян из немецких земель, что нынче принадлежат Франции, Ирма доживала в Германии, а её немецкие предки провели более двухсот лет в холодной России – стране, что не признала русскую кровь Томаса, но его правнучка признаёт Родиной только Россию.

Куда вырулит её судьба? Бог весть!.. Жизнь непредсказуема и часто всего лишь – «проба». Знать, через сколько «проб» предстоит пройти, никому не дано. Главное – выстоять, не сломаться, продолжить и обновить жизнь…

Найдётся ли русское ухо, что не слыхало о шахтёрском Донбассе? Да какое там русское, нерусское – тоже! Здесь, в провинциальной Горловке, жило когда-то много немцев – потомков тех, что ещё при Екатерине II выехали в Россию.

В мае 1932-го в одной из таких семей, что жила на втором этаже престижного дома МВД ^[4], родилась сероглазая девочка. Папаша, молодой милиционер не менее молодой страны, что называлась СССР, против имени Амалия возражать не стал, потому как в то время рулетка жизни крутила безмятежное счастье.

Себя, трёхлетнюю, Маля помнила хорошо: у мамы с папой всё братика или сестрёнку просила – одной скучновато было. Те переглядывались, посмеивались: «Будут тебе и братики, и сестрёнки – только, чур, нянчиться будешь!..»

Денег, чтобы купить ей родственную душу, у них, однако, всё не хватало. В 1938-м ей исполнилось шесть. Утром в день её именин необыкновенно счастливый папа поднял Малю на руки, подарил красивую куклу, поцеловал и сказал фразу, что на всю жизнь запомнилась: «Немного позже будет тебе ещё один подарок – братик, а, может, и сестрёнка».

Высокая на руках папы, она притянула родителей за шею. Мама с того времени стала быстро поправляться, и к лету в их семье появился некрасивый красный комочек, который оказался ещё одной сестрёнкой. Особенной любви к ней Маля не чувствовала (её и человеком-то назвать было трудно), но раз обещала нянчиться, нянчилась – люльку качала, погремушкой тарахтела, рядом сидела, чтобы (не дай Бог!) с кровати не упала. Время шло – комочек хорошел. Краснота сошла, глазки очистились. А когда беззубый ротик растянулся в улыбке, восторгу Мали не было конца, и в ней возникло то трепетное чувство, что при первом же писке заставляло бросать любое занятие.

Так прошло лето.

Отапливались они углём, что высокой чёрной горой лежал во дворе. Сидеть на его недосягаемой верхотуре было верхом блаженства: бросать оттуда в задиристых мальчишек чёрные камушки было значительно легче, там в считанные минуты она превращалась в индейца. Окриком из окна второго этажа сгоняла её с той верхотуры мама Рита, отмывала и, выливая чёрную воду, слёзно просила «к углю больше не подходить». Маля обещала, но, как только оказывалась во дворе, обо всём забывала и к любимой, не досягаемой для мальчишек верхотуре ноги неслись сами собой.