Совы охотятся ночью - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Горовиц cтр.№ 111

Эрик Чандлер / Филлис Чандлер

Фамилия позаимствована у: Реймонда Чандлера.

Прототипы персонажей: Дерек Эндикот и, предположительно, его мать.

Примечания: как и в случае с Гарднерами, Алан Конвей, похоже, не связывает Дерека Эндикота с убийством Фрэнка Пэрриса, хотя он мог что-то упустить. Допустим, Пэррис не был намеченной жертвой?

Побочный сюжет с Подглядывающим Томом вкупе с явной издевкой над людьми с ограниченными возможностями — это вам фирменный Конвей. Встречался ли автор с матерью Дерека? Мне самой, вероятно, следует это сделать!

Элджернон Марш

Фамилия позаимствована у: Найо Марш, крупнейшей детективной писательницы Новой Зеландии, автора романов про Родерика Аллейна.

Прототип персонажа: очевидно, Эйден Макнейл, как он сам это заметил (Э. М.).

Примечания: Эйден отказался беседовать с Аланом. «Я встречался с ним дважды: сначала, когда он выбирал номер, а потом мы с ним еще минут пять поговорили. Мне он не сильно понравился». Конвей, в свою очередь, превратил его в мелкого жулика, создал почти карикатурный персонаж. Была ли то месть со стороны Алана? Однако нигде нет намека на то, что он убийца.

Но хватит про имена. Если бы Алан Конвей хотел упростить мне задачу, то Фрэнсиса Пендлтона прикончил бы персонаж, инициалы которого совпадают с кем-то из «Бранлоу-Холла». Тем самым автор указал бы на убийцу Фрэнка Пэрриса.

И тут меня вдруг осенило: а ведь, похоже, на самом деле так оно и есть! Мэделин Кейн убила Фрэнсиса. Значит, Фрэнка лишила жизни Мелисса Конвей? У них обеих инициалы «М. К.».

Однако мне все равно как-то не верилось, что Алан стал бы сознательно указывать пальцем на бывшую супругу. Прежде всего, ко времени убийства она вернула себе девичью фамилию Джонсон. Во-вторых, чем ей мешал Фрэнк Пэррис? К тому же в книге есть ее тезка — Мелисса Джеймс, которую душат в главе 4. Ее образ тоже мог быть вдохновлен Мелиссой Конвей. Похоже, Алан видел бывшую жену одновременно и убийцей, и жертвой.

Ну почему все так запутано?

Кроме того, в романе «Аттикус Пюнд берется за дело» обнаружились еще две улики, намеренно перенесенные из реальной жизни, если вспомнить события в «Бранлоу-Холле». Я выписала их в блокнот:

Не может быть простым совпадением, что в книге Фрэнсис Пендлтон лжет, будто ходил на ту же самую оперу, про которую упоминает Фрэнк Пэррис в разговоре с Сесили Трехерн. На этот раз даже инициалы идентичны. Остается загадкой: зачем Фрэнку потребовалось выдумывать эту историю? Куда он на самом деле ездил? И зачем вообще утруждаться и сочинять легенду? Что до собаки, то Кимба в Кларенс-Кип и Медведь, золотистый ретривер из «Бранлоу-Холла», оба подали голос примерно в то время, когда совершалось убийство. И снова у меня возникла уверенность, что Алан пытается мне что-то подсказать, и я сделала себе в памяти зарубку: надо будет поподробнее расспросить Дерека о том, что случилось в ту ночь.

Когда я снова выглянула в окно, на улице было уже совсем темно, и я внезапно поняла, что проголодалась. Я закрыла блокнот и положила его рядом со своим экземпляром романа «Аттикус Пюнд берется за дело».

Я собиралась уже пойти поужинать, когда вспомнила вдруг кое-что важное. Я открыла первую страницу книги, нашла то, что искала, и здорово разозлилась на себя. Вот же она, подсказка, буквально у меня перед носом, а я едва ее не упустила.

Посвящение.

«Посвящается памяти Фрэнка и Лео».

Под Фрэнком определенно подразумевался Фрэнк Пэррис. Лео — это, должно быть, тот мальчик по вызову, о котором упоминал Джеймс Тейлор во время нашей встречи в Лондоне. Фрэнк и Лео, Алан и Джеймс — все четверо ужинали вместе. Фрэнк Пэррис помог Алану раскрыть свою сексуальную ориентацию. А еще он наслаждался извращенным сексом с Лео.

«…памяти».

Это слово бросилось мне в глаза. Фрэнк был убит в «Бранлоу-Холле». Интересно, Лео тоже умер?

Повинуясь порыву, я схватила телефон и настрочила сообщение:

Долго ждать не пришлось. Минуту спустя телефон пискнул, и на экране высветился ответ.

Джеймс не знал, жив Лео или умер. Я пыталась сообразить, как бы мне это выяснить.

Едва проснувшись, я попыталась вызвать Андреаса по «Фейстайм». На Крите уже половина одиннадцатого, и он наверняка покончил с завтраком и сходил поплавать. Затем, если не происходило ничего такого, что требует его внимания, он обычно возвращался на террасу с маленькой чашкой крепкого черного кофе (по-гречески, не по-турецки) и с книгой. К моменту моего отъезда Андреас читал Никоса Казандзакиса и рекомендовал его мне — как будто у меня есть время на беллетристику.

Ответа не последовало, поэтому я позвонила на мобильный. Звонок переадресовался на голосовую почту. Я уже подумывала, не набрать ли Нелл, Паноса или еще кого-нибудь из работавших в «Полидорусе», но от этого попахивало отчаянием. К тому же мне не хотелось вовлекать сотрудников в наши личные дела. В этом проблема жизни на Крите: у всех там деревенский менталитет, даже у горожан.

Я была несколько озадачена и, если честно, немного раздражена тем, что мне не отвечают. Я ведь не загоняла Андреаса в угол. Только выразила некоторые свои чувства и предложила все обговорить. Неужели он принял это так близко к сердцу? Правда, Андреас зачастую не сразу читает электронные письма, но он наверняка просматривал почту и видел, что от меня пришел имейл. В его характере, и я это прекрасно знала, имелась одна черта: он неохотно обсуждал чувства, отношения, говорил «о нас». Возможно, отчасти то было следствием вялотекущих дней под средиземноморским солнцем, порождающих ощущение некоей отрешенности, даже лени. Ведь многие из знакомых мне греческих мужчин вели себя точно так же.