– И вечный бой, покой нам только снится.
Катя поцеловала его, прижалась крепко.
– Я же все понимаю… Образцовая милицейская жена. Молчу и только киваю…
– Зато я завтра отсыпаюсь всласть. – Уланов зевнул…
Отоспаться ему дали ровно до полдесятого. В гости заглянул Маслов собственной персоной.
– Как поет Высоцкий: мы их не ждали, а они уже пришли, – прокомментировал свое появление известный балагур-одессит.
– Что стряслось? – пытаясь навести резкость, сонными глазами посмотрел на начальника Уланов.
– Указание замначальника МУРа. Слетаем ракетой в Калининскую область. Там наших клиентов взяли, «клюквенников». Москвичей. После дела. Со стрельбой.
– Интересные ребята, – сонливость и усталость как рукой сняло. «Клюквенники» – так называют церковных воров. И они главные клиенты отделения по борьбе с посягательствами на культурные ценности одиннадцатого отдела МУРа, в котором Уланов имел честь проходить службу.
– Так а я про что. Пора в дорогу, старина, подъем пропет!..
Глава 3
– Стрелял в родную рабоче-крестьянскую милицию, – укоризненно произнес Маслов. – И не стыдно, молодой человек?
– Я? – Павел Рогожкин, для друзей просто Лысый, тридцати двух лет от роду, технолог пищевого комбината, распахнул изумленные очи.
– Ты, друг мой. Ты, – напирал Маслов. – И не делай мне больно, не говори, что это не так.
В ОВД одного из районов Калининской области москвичам для беседы с задержанными был выделен просторный кабинет, плотно заставленный сейфами и старой невзрачной мебелью. При разговоре присутствовал начальник местного уголовного розыска.
– Я не стрелял! – истерично воскликнул Лысый, чуть не подпрыгнув на табуретке.
– Ух ты, – всплеснул руками начальник уголовного розыска. – А парафиновые пробы указывают, что стрелял. На твоих руках частицы пороха…
– Какие пробы?!
– Ты дуру не гони, – подался к нему начальник розыска, подняв угрожающе руку. – Ты же техникум закончил. Человек образованный.
– Ну и что?
– А то, что по статье 191 прим УК РСФСР «Посягательство на жизнь работника милиции» положено до исключительной меры наказания.
– Это как? – не понял Лысый.
– До расстрела… Расстреляют тебя, сокол ясный, на заре, и никто не узнает, где могилка твоя, – улыбнулся Маслов доброжелательно.
– Да вы чего? – Лысого заколотило.
– Запросто расхлопают, – включился в игру Уланов. – Учтут, что ты упрямился, не давал правдивые показания. Значит, закоренелый преступник и убийца.
– А мы еще на тебя дел понавесим, – потер жадно руки начальник уголовного розыска. – У нас несколько убийств с прошлых лет остались нераскрытыми.
– Как это так – навесите?
– А так. Были наши нераскрытые преступления. Стали ваши статьи…
– Они могут, – подтвердил со вздохом Маслов. – Душители свобод…
– Ну что вы мне лепите, товарищи? – как-то жалобно проблеял бугай Лысый.
– Ни фига ты теперь не товарищ. Ты теперь гражданин. И то с ограниченными правами, – пояснил Маслов.
– И вы на меня чужое навесите?
– Ну если свое не берешь, – кивнул начальник розыска. – Придется вешать… Храм в Зареченском подломил?
– Нет!
– Ох, не будет у нас с тобой дружбы, – опечалился начальник розыска. – И будешь ты отвечать за всю шайку. Сейчас твои напарники на тебя все свалят. Ты же стрелял. Значит, ты главный.
– Жорж первым стрелял!
– Вот, Жоржа ты уже сдал. Начало положено, – улыбнулся ласково Маслов.
– Не сдавал!
– Друг мой бессердечный, будешь так себя вести, тебя точно в расход пустят, – заявил Маслов. – У вас вооруженная группа. Еще и бандитизм могут дать. А это уж совсем труба.
– Что мне делать-то?!
– Ты не молчи. – Маслов похлопал Лысого по плечу. – Ты рассказывай все. Нам от тебя лишнего не надо. Но и от своего не уйдешь.
– Да ладно пургу гнать. Я вот признаюсь сдуру. И на моих признаниях меня в расход пустят. Скажут, ментов хотел замочить!
– Ты что, советской милиции не доверяешь? – не поверил своим ушам Маслов.
– Конечно, нет.
– Значит, такой разговор у нас пошел, да?.. Закон, как ты знаешь, это такое дышло…
– Куда повернешь.
– Точно. Туда и вышло. Только у тебя силенок не хватит его повернуть, – сказал Маслов. – Но мы тебе поможем.
– Как?
– Попытаемся доказать, например, что ты стрелял не в сотрудников, а просто в воздух. И вообще мог случайно палец соскользнуть.
– Кто поверит?
– Тебе – никто, – согласился Маслов. – А нам вместе – поверят… В общем, если посягательство и останется, то не на жизнь, а на здоровье там или на что еще. Но не расстреляют точно. И пятнашку не дадут.
– Ой, – всхлипнул Лысый, пытаясь представить, какую тьму времени ему предстоит провести в тюремных стенах.
– Пойми, сидеть тебе все равно, но между пятнадцатью и пятью разница принципиальная, – вставил слово начальник розыска. – Условно-досрочное может быть. Да и посидишь там, где полегче. Все в наших руках.
– Мы взяли церковь эту, – махнул рукой Лысый.
– Пиши, – начальник розыска протянул бумагу и ручку. – Явка с повинной.
Лысый в двух словах расписал подвиги честной компании в селе Зареченском. Начальник розыска полюбовался результатом и кинул лист в ящик стола со словами:
– Молодец. Только этого маловато будет.
– Почему? – воскликнул Лысый.
– А потому что вы еще множество подобных дел натворили. Хочется и о них услышать… Не тяни. Все равно все ваши будут…
В результате такого долгого задушевного разговора Лысый написал явку с повинной еще на пять эпизодов по Москве, Московской и Калининской областям.
Сурен Арутюнян, фельдшер пятой горбольницы Москвы, коренастый, покрытый густой шерстью, небритый, выглядевший в свои тридцать один год на все пятьдесят, молчал или лениво отбрехивался. Мол, ничего не делал. Ничего не знаю. Не бандит, а честный человек.
Внешне он был спокоен. И держался невозмутимо до того момента, пока ему не предъявили расклад по эпизодам, признанным Лысым.
Тут уж Арутюняна проняло крепко. Он долго чередовал армянские и русские идиоматические выражения нецензурного толка. А потом принялся каяться. Вошел в раж так, что признался дополнительно в трех кражах, в том числе в далекой Архангельской области.
Лысый, которому после этого сказали, что он был не до конца откровенен, взял в нагрузку еще одно преступление. Так и ходили оперативники трое суток из кабинета в кабинет, козыряя перед подельниками очередными явками с повинной, пока не нарисовалось тринадцать эпизодов краж из церквей. При этом задержанные давали показания и на своих подельников – Жоржа с Хохлом.