Хищничество против обороны
Две недели спустя мои руки были покрыты следами укусов. Я так долго глазел на муравьев, что воочию видел их текущие мимо колонны, даже закрыв глаза. Я чувствовал себя как одержимый работой следователь, изучающий привычки серийного убийцы. К тому времени повседневная активность муравьев rubellus улеглась в предсказуемый паттерн. Рейды начинались рано вечером и продолжались утром. После окончания рейда поток возвращающихся рабочих на тропе мог тянуться часами, вплоть до следующей ночи.
С того первого дня в Гашаке, когда наблюдал стражей с разинутыми челюстями, я документировал, как муравьи-кочевники защищали добычу на своих дорогах. Они еще истеричнее реагировали на мое присутствие, чем муравьи-мародеры. Когда я всего лишь дышал на них, несущие еду муравьи убегали, а прочие рабочие рассыпались в патруль до 30 сантиметров от тропы. Я носил маску, сделанную из старой футболки, чтобы не волновать их. Раньше мне казалось, что размещение стражей над процессией и патрулирование около тропы должны быть частью обороны семьи, а не частью фуражировочного поведения. И до какой-то степени это так и должно быть. Кроме немногих долговременных фуражировочных дорог, все дороги муравьев-погонщиков и других кочевников созданы во время рейдов, которые в недавнем прошлом очистили окрестности от еды. По этой причине число стражей или патрульных непропорционально выше вероятности того, что эти муравьи найдут очередную трапезу; таким образом, они скорее служат защитой колонне рейда, чем ищут добычу.
Это однозначно верно для большинства кочевников Eciton Нового Света, у которых мандибулы изогнуты, как рыболовный крючок, и годятся лишь для самоубийственной защиты от позвоночных: их челюсти приходится вынимать из кожи пинцетом
[181]. Кроме этих специализированных сабленосцев, которые никогда не ловят добычу, нет свидетельств, что муравьи-кочевники отличают врагов от еды: действия муравья-кочевника не различаются, кусает ли он энтомолога или тлю.
Но, независимо от видовой принадлежности муравьев, граница между обороной и фуражированием может быть размытой, потому что любое сгущение рабочих муравьев может служить ловушкой для еды. В качестве примера: насекомое может сбежать от переднего края рейда муравьев-кочевников в веер рейда, где муравьи, стоящие на страже вдоль сети дорог, могут поучаствовать в его разделке. Dorylus rubellus на тропах далеко от рейда реагируют на кузнечиков, сверчков, чужих муравьев и полосатых мышей таким же образом, как на мое неуклюжее присутствие: патрулируют и пытаются их схватить. Они поймали двух сверчков и древоточца, а в другом случае личинку, которая не сопротивлялась, разделали их и унесли, чтобы съесть.
То же самое происходит у муравьев-мародеров во время патрулирования. На самом деле как у муравьев-кочевников, так и у мародеров рабочие при патрулировании, похоже, перенимают схемы передвижения тех, кто находится в рейде, вдалеке от наступающего фронта. Гипотеза, которую я разрабатывал в Нигерии, была такова: единственное, что останавливает развитие рейда после помехи, – это обстоятельство, что патрульных быстро привлекает обратно подавляющий прочие запах той дороги, с которой они пришли. Но еда может перебить у рабочих это стремление: я разбрасывал маленькие кусочки мяса перед кочевниками в патруле, и этого было достаточно, чтобы запустить небольшой рейд вбок от тропы, как часто происходит и с муравьями-мародерами при появлении добычи возле тропы.
Реакция rubellus на какие-то нарушения вдоль тропы довольно мягкая по сравнению с их же реакцией на угрозу гнезду. Муравьи-кочевники имеют уникальный ответ на такие вмешательства, возможно, потому, что, в отличие от забаррикадированных конструкций больших муравьиных сообществ (муравьев-портных и муравьев-листорезов, например), их население можно наблюдать снаружи. Как-то днем мы с Каспаром испытывали технику ловли муравьев, применяемую шимпанзе, тыкая палкой в гущу насекомых, видимую в широкой гнездовой дыре одной семьи. Рабочие вылезли из дыры в большом количестве и начали патрулировать территорию в радиусе метра от нее. Другие побежали по палке и свесились каскадом с ее конца. В течение часа муравьи закрыли пролом пробкой 25-сантиметровой ширины, составленной из собственных тел в позе угрозы.
Для этой семьи наше вмешательство привело к выселению. Когда я остановился возле нее на следующий день, муравьи были заняты тем, что покидали гнездо, прокладывая через лес плотный миграционный маршрут, сверкавший раскрытыми мандибулами агатово-черных солдат
[182]. Я сел на безопасном расстоянии и вынул блокнот. В один момент семья кочевников может кинуться очертя голову в битву с армией термитов в миллион голов; в следующий момент она может бежать от шимпанзе с палкой или от дыхания человека на тропу. Наступай или отступай, ешь или будешь съеден – это выбор, который приходится делать даже муравьям-кочевникам.
Рабочие муравьев-кочевников Dorylus nigricans в Гане переносят множество куколок своей семьи во время миграции на новое место
Сходство между патрулированием около тропы и роением муравьев в рейдах заставило меня подумать о том, как легко делать допущения о функции поведения и как это может привести к неверной интерпретации. Похоже, так было в случае с южноамериканскими муравьями Allomerus decemarticulatus. Их семьи занимают кусты, у которых при основании листьев есть карманы, создающие множество квартир. Рабочие также строят убежища вдоль стеблей растений, используя тонкие волокна, отщепленные от растения и связанные вместе грибками и фекалиями. Эти «соломенные крыши», как утверждается, служат ловушками
[183]. По сообщениям, рабочие устраивают коллективные засады, просовываясь между волокнами и хватая добычу такого размера и силы, какую обычно ловят только муравьи-кочевники, притягивая кузнечиков к настилу и разделывая как на дыбе.
Это упоминание «ловушки» предполагает, что кузнечик, например, мог бы избежать муравьев, если бы они не были скрыты. Это кажется маловероятным; я сомневаюсь, что кузнечики могут заметить крохотных муравьев этого вида, особенно в прыжке, а тем более сменить курс, чтобы не напороться на них.