– В ваших устах это звучит как комплимент, Филлис. Выпьем?
– Не откажусь.
Гамильтон предложил гостье выбрать напиток, торжественно извлек и наполнил бокалы, превратив будничные действия в пышную церемонию, в конце которой встал и торжественно предложил:
– Выпьем за мир?
– Сейчас? Сдается мне, время еще не пришло. Я хочу поймать вас вооруженным.
– Лучше не надо. Вы доблестно сражались и были побиты с честью. Правда, я шлепнул вас – но и вы меня укусили. Так что мы квиты.
– А как насчет поцелуев?
Гамильтон улыбнулся:
– Это тоже был равный и достойный обмен. Не будьте столь обидчивы. Я не хочу, чтобы вы за мной охотились. Давайте! Мир – и пусть прошлое останется в прошлом!
Он поднял бокал, перехватил ее взгляд – и Филлис невольно улыбнулась.
– Ладно, да будет мир.
– Повторим?
– Нет, спасибо. Мне пора идти.
– Что за спешка?
– Мне и в самом деле пора. Могу я теперь получить свой бластер?
Гамильтон потянулся было за излучателем, но захлопнул ящик, проведя по нему рукой.
– Он мой – и вы это знаете. Я его выиграл.
– Но вы же не оставите его себе!
– Именно это я имел в виду, утверждая, что вы, вооруженные дамы, лишь претендуете на мужские роли. Мужчина никогда не попросил бы оружия обратно. Он скорее надел бы повязку.
– Вы оставите бластер себе?
– Нет. Но хотел бы, чтоб вы его больше не носили.
– Почему?
– Потому что хочу пригласить вас пообедать сегодня со мной. И я буду чувствовать себя дураком, сопровождая вооруженную женщину.
Филлис внимательно посмотрела на него:
– Странный вы человек, Гамильтон Феликс. Побить девушку – и потом пригласить ее пообедать…
– Так вы согласны?
– Да. – Она отстегнула пояс с кобурой и бросила его Гамильтону. – Потом отошлете его мне. Адрес – на рукоятке.
– В двадцать ноль-ноль?
– Или на несколько минут позже.
– Знаете ли, Филлис, – проговорил он, распахивая перед девушкой дверь, – у меня предчувствие, что у нас с вами впереди великое множество развлечений!
Девушка одарила его долгим взглядом:
– Поживем – увидим.
5
«Просто я более или менее честен…»
Закрыв дверь, Гамильтон решительным шагом вернулся в комнату. Визит кошечки Филлис его изрядно отвлек и развлек, но ему предстояло немало дел – и срочных. Он подошел к телефону и вызвал Монро-Альфу.
– Клифф? Я вижу, вы уже на службе? Будьте у себя. – И он повесил трубку, не снизойдя до каких-либо объяснений.
Когда вскоре Феликс появился в кабинете Монро-Альфы, тот встретил его с обычной церемонностью:
– Доброе утро, Феликс. Мне кажется или вы действительно чем-то обеспокоены? Что-нибудь не в порядке?
– Не совсем. Я хочу попросить вас об одолжении. Но сначала скажите – с вами-то что случилось?
– Со мной? Что вы имеете в виду?
– Вчера вы напоминали труп недельной свежести, а сегодня прямо-таки искритесь и светитесь. И сплошные птичьи трели на устах… Что за метаморфоза?
– Не думал, что это так бросается в глаза. Но я действительно в приподнятом настроении.
– Почему? Ваша денежная машина объявила о новых дивидендах?
– Разве вы не смотрели утренние новости?
– Признаться, нет. А что случилось?
– Они вскрыли Адирондакский стасис.
– Ну и?..
– Там оказался человек. Живой человек.
Брови Гамильтона поползли вверх.
– Это, конечно, интересно – если только правда. Но не хотите ли вы сказать, будто появление этого ожившего питекантропа является подлинной причиной вашей детской радости?
– Неужели вы не понимаете, Феликс? Неужели не ощущаете значения свершившегося? Ведь он явился к нам из золотого века, когда наша раса была еще молода, он – сын тех простых и прекрасных дней, когда род людской еще не успел испортить себе жизнь кучей бессмысленных усложнений. Только подумайте, о чем он может нам рассказать!
– Может быть… Из какого он года?
– Мм… Из тысяча девятьсот двадцать шестого – по старому стилю.
– Тысяча девятьсот двадцать шестой… Погодите-ка… Конечно, я не историк, но что-то не припоминаю, чтобы то время было такой уж сияющей утопией. По-моему, довольно примитивный век.
– Об этом я и говорю – он был прост и прекрасен. Я тоже не историк, но встретил вчера человека, который немало порассказал мне об этом периоде. Он специально изучал ту эпоху. – И Монро-Альфа пустился в восторженное изложение концепции Фрисби Джеральда о жизни в начале XX века.
Гамильтон выждал, пока Клиффорд смолкнет на мгновение, чтобы перевести дыхание, и тогда вклинился в монолог:
– Не знаю, не знаю, но сдается мне, что у вас концы с концами не вяжутся.
– Почему?
– Видите ли, я вовсе не считаю, будто нашему времени незачем желать ничего лучшего, но уж в прошлом лучшего точно не сыскать. Нет, Клифф, клич: «Вернемся к добрым старым временам!» – это чушь. Сегодня мы получаем за меньшие деньги и с меньшими хлопотами гораздо больше, чем это было возможно когда-либо – на всем протяжении истории.
– Ну конечно, – едко заметил Монро-Альфа, – если вам не уснуть, пока кроватка не укачает да не споет колыбельную…
– Бросьте. При необходимости я мог бы спать хоть на камнях, но сворачивать с шоссе, просто чтобы потрястись на ухабах, – увольте.
Монро-Альфа промолчал. Гамильтон почувствовал, что приятель уязвлен его словами, и добавил:
– Разумеется, это всего лишь мое субъективное мнение. Может быть, вы и правы. Забудем об этом.
– О каком одолжении вы говорили?
– Ах да. Вы знаете Мордана, Клифф?
– Окружного арбитра?
– Его самого. Мне нужно, чтобы вы позвонили ему и договорились о встрече со мной – то есть с вами, я имею в виду.
– Зачем он мне?
– Вам он и не нужен. На встречу явлюсь я.
– К чему такие сложности?
– Не задавайте вопросов, Клифф. Просто сделайте это для меня.
– Вы играете со мной втемную… – Монро-Альфа откровенно колебался. – Это… чистое дело?
– Клифф!
– Простите, Феликс. – Монро-Альфа покраснел. – Я знаю, что, если о чем-то просите вы, в этом не может быть ничего неблаговидного. Но как я добьюсь его согласия?