После этих слов она так резво направилась к выходу, что Феликсу пришлось поторопиться, чтобы обогнать ее и предупредительно распахнуть дверь. Вернувшись к Филлис, он яростно сказал:
– Будь это мужчина, он уже получил бы вызов!
– Почему, Феликс?!
– Ненавижу этих проклятых старух, делающих все так, как им заблагорассудится! – рявкнул Гамильтон. – Никогда не мог понять, почему вежливость является обязанностью молодых, а грубость – привилегией старых.
– Но, Феликс, она совсем не такая. По-моему, она просто душка.
– Ведет она себя отнюдь не так.
– Но ничего дурного при этом не думает. Полагаю, она просто всегда спешит.
– С чего бы это?
– Не станешь ли и ты таким – в ее возрасте?
Взглянуть с такой точки зрения ему как-то не приходило в голову.
– Может, ты и права. Песочные часы, и все такое прочее. О чем вы тут секретничали вдвоем?
– Обо всякой всячине. Когда я жду ребенка, как мы его назовем, какие у нас на него планы – и вообще…
– Могу поспорить, говорила в основном она!
– А вот и нет, я. Время от времени она вставляла вопрос.
– Знаешь, Филлис, – серьезно проговорил Гамильтон, – что мне меньше всего нравится, так это трепетный интерес, который посторонние проявляют ко всему, касающемуся тебя, меня и его. Уединения у нас не больше, чем у гуппи в аквариуме.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, но с ней я ничего подобного не чувствовала. У нас был чисто женский разговор – и очень милый.
– Хм!..
– Во всяком случае, она почти не говорила о Теобальде. Я сказала, что мы собираемся подарить Теобальду сестренку. Это ее очень заинтересовало. Она хотела знать когда. И какие у нас планы в отношении девочки. И как мы собираемся ее назвать. Я об этом еще не думала. А ты, Феликс? Как по-твоему, какое имя ей больше подойдет?
– Яйцо знает. По-моему, заранее подбирать имя – значит проявлять излишнюю поспешность. Надеюсь, ты сказала ей, что это будет еще очень, очень не скоро?
– Сказала, хоть она и выглядела несколько разочарованной. Однако после появления на свет Теобальда я некоторое время хочу побыть собой. А как тебе нравится имя Жюстина?
– Вроде ничего, – отозвался Гамильтон. – А что?
– Она его предложила.
– Она? А чей это, по ее мнению, будет ребенок?
14
«…И чесать, где чешется»
– Ну-ну, Феликс, спокойнее…
– Черт возьми, Клод, – она там уже так долго!
– Не так уж долго. Первый ребенок очень часто не спешит появляться на свет.
– Но, Клод, вы, биологи, должны бы придумать что-нибудь получше. Женщины не должны через это проходить!
– Что, например?
– Почем я знаю? Может быть, эктогенез…
– Мы могли бы практиковать эктогенез, – невозмутимо заметил Мордан. – Опыт есть, так что достаточно захотеть. Но это было бы ошибкой.
– Почему?
– По своей природе это противно выживанию. Раса окажется поставленной в зависимость от технически сложной помощи. А может наступить такое время, когда эта помощь окажется недоступной. Выживают те, кто выживает как в легкие, так и в трудные времена. Общество, практикующее эктогенез, не сможет бороться с жестокими, подлинно примитивными условиями. Хотя эктогенез и не нов – им пользуются уже миллионы лет.
– Нет, я полагаю, это… А? Как давно, вы говорите?
– Миллионы лет. Что такое откладывание яиц, как не эктогенез? Он неэффективен, потому что подвергает зиготы слишком большому риску. Дронт и большая гагарка могли бы существовать и сегодня, если бы при размножении не пользовались эктогенезом. Нет, Феликс, у нас, млекопитающих, способ надежнее.
– Хорошо вам рассуждать, – мрачно отозвался Гамильтон. – Речь ведь идет не о вашей жене.
Не обратив внимания на этот выпад, Мордан продолжал:
– То же самое справедливо и по отношению к любой облегчающей нашу жизнь технике. Вы когда-нибудь слышали о детях, выкормленных из соски, Феликс? Впрочем, нет, не могли – это устаревший термин. Однако это одна из причин почти полного вымирания варваров после Второй генетической войны. Конечно, погибли не все, как бы ни была яростна война, уцелевшие всегда есть. Но в большинстве своем они были детьми, прикованными к соске, – и численность следующего поколения упала едва ли не до ноля. Не хватило сосок, и слишком мало было коров. А матери выкармливать детей уже не могли.
Гамильтон раздраженно махнул рукой: безмятежное философствование Мордана – или то, что принимал за него Феликс, – казалось ему кощунственным.
– Хватит об этом. К черту! Лучше дайте закурить.
– Сигарета у вас в руке, – заметил Мордан.
– Да? Верно… – Гамильтон бессознательно тут же погасил ее и достал из портсигара другую. Мордан улыбнулся, но промолчал. – Который час?
– Пятнадцать сорок.
– Всего? Мне кажется, больше.
– Может быть, вы нервничали бы меньше, находясь там?
– Филлис мне не позволит – вы же знаете ее, Клод. А как она решила, так и будет. – Гамильтон невесело усмехнулся.
– Ничего, вы оба – достаточно гибкие люди, всегда готовые пойти навстречу.
– О, мы прекрасно ладим друг с другом. Она предоставляет мне возможность делать все, что заблагорассудится, а впоследствии я обнаруживаю, что сделал как раз то, чего хотела она.
На этот раз Мордану без труда удалось подавить улыбку – он и сам уже начал удивляться задержке. Он говорил себе, что испытывает лишь абстрактный, беспристрастный, научный интерес, однако повторять это приходилось довольно часто.
Дверь открылась, и на пороге появилась сиделка.
– Теперь можете войти, – радостно объявила она.
Мордан, стоявший ближе к двери, вознамерился было войти первым, однако Феликс протянул руку и ухватил его за плечо:
– Эй! Что тут происходит? Кто здесь отец? – Он отодвинул арбитра в сторону. – Подождите своей очереди!
Филлис выглядела осунувшейся и бледной.
– Привет, Феликс!
– Привет, Фил! – Гамильтон склонился над ней. – С тобой все в порядке?
– Конечно в порядке – ведь для этого я и есть. – Она подняла на Феликса глаза. – И убери с лица эту глупую ухмылку. В конце концов, не ты же изобрел отцовство!
– Ты уверена, что с тобой все хорошо?
– Я прекрасно себя чувствую. Только выгляжу, должно быть, ужасно.
– Ты выглядишь красавицей.
Голос у него над ухом произнес:
– Вы не хотите взглянуть на своего сына?