Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 1 | Виталий Захаров | страница 129 | LoveRead.ec

Само расположение статей в разделе о правах и свободах личности во всех Конституциях построено примерно по одному и тому же образцу: вначале следует декларирование равенства всех перед законом и т. д., затем перечисляются в разных вариантах личные и судебно-процессуальные права, основанные, прежде всего, на английском Habeas corpus act`е, в заключение следует блок социально-экономических прав (неприкосновенность частной собственности, запрет конфискации имущества и т. д.). Естественно, в каждой Конституции есть и своя специфика, исходящая из особенностей политической ситуации в этих государствах. Так, в Конституциях Швеции и Норвегии не получил законодательного закрепления, казалось бы, общепризнанный принцип свободы вероисповеданий. По сути, единственно возможной религией признавалось лютеранство. В Норвегии же разработчики Конституции пошли еще дальше, включив в её текст статью откровенно антисемитского содержания об изгнании евреев из страны. В Конституционной Хартии Франции 1814 г. был введён специальный пункт о признании права собственности на национализированное имущество в годы Революции. В Конституции Царства Польского 1815 г. первостепенное внимание было уделено религиозному и культурно-языковому вопросу (католицизм был признан господствующей религией, а польский язык – государственным языком). Наиболее же проработанным раздел о правовом статусе личности оказался в Конституции Португалии (недаром она появилась позже всех), в которой были декларированы такие новые по тем временам социально-экономические права, как авторское и патентное право, а также право граждан на социальное обеспечение и бесплатное начальное образование.

В-пятых, почти во всех рассматриваемых выше Конституциях крайне слабое внимание уделяется вопросу о внесении изменений и пересмотре Конституции. В Конституциях Франции и Царства Польского этот вопрос вообще не урегулирован. В Конституциях Швеции и Бадена не раскрывается вопрос о принадлежности законодательной инициативы в случае пересмотра Конституции. В Конституциях Норвегии и Баварии процедура пересмотра Конституции в целом раскрыта, но изложена крайне конспективно и неконкретно (всего по одной статье). И только в Конституции Португалии этот вопрос рассмотрен с достаточной полнотой (5 статей). Что касается самой процедуры пересмотра, то в Норвегии и Бадене её следует признать «жёсткой» (требовалось квалифицированное большинство в 2/3 голосов), а в Баварии, Швеции и Португалии – «гибкой» (решение принималось простым большинством голосов, но с отсрочкой до следующей сессии местного парламента).

В-шестых, что касается вопроса о форме правления (его можно считать ключевым при характеристике Конституций), то, на наш взгляд, рассмотренные выше Конституции можно разделить на три группы. В первую группу следует включить Конституции скандинавских государств – Швеции и Норвегии. Соотношение законодательной и исполнительной власти, полномочий монарха и народного представительства, процедура принятия законопроектов свидетельствуют о наличии в Конституциях этих государств признаков конституционной парламентской монархии английского типа, причем в Норвегии – в чистом виде, в Швеции – близком к этому (в шведской Конституции у короля оставалось право роспуска Риксдага, право абсолютного вето, назначения министров и высших судей, но эти полномочия были обставлены таким количеством оговорок, что фактически сводили их к минимуму; к тому же король находился в сильной зависимости от Госсовета, без санкции которого он не мог принять, по сути, ни одного самостоятельного решения).

Ко второй группе можно отнести Конституции Франции 1814 г., Царства Польского 1815 г. и германских государств – Бадена и Баварии 1818 г. В них преобладают признаки конституционной дуалистической монархии классического типа: монарх обладает всей полнотой исполнительной власти, назначает министров и единолично контролирует их деятельность; законодательная власть делится между монархом и местным парламентом, но полномочия первого намного превосходят полномочия второго. Монарх полностью или частично назначает депутатов в верхнюю палату парламента, имеет право роспуска нижней палаты, ему принадлежит право абсолютного вето, которое парламент преодолеть не может; наконец, право законодательной инициативы принадлежит только монарху. У Парламента, по сути, только одно серьёзное полномочие – право совместно с монархом участвовать в принятии законов, а также право инициировать привлечение к уголовной ответственности высших должностных лиц исполнительной власти.

Наконец, к третьей группе можно отнести Конституцию Португалии 1826 г. На наш взгляд, форму правления по этой Конституции можно определить как дуалистическую конституционную монархию с элементом парламентской монархии. В отличие от классической дуалистической монархии португальский парламент (Кортесы) имел право законодательной инициативы, а также право привлекать к уголовной ответственности министров и членов Госсовета фактически без санкции короля. Кроме того, вводилась фиксированная дата ежегодных сессий Кортесов, не зависящих от воли короля, а также принцип контрасигнатуры на решения короля в сфере исполнительной власти.

Анализ текстов семи Конституций эпохи Реставрации позволяет сделать вывод, что они составлялись по определенным образцам. Своего рода «модельными» Конституциями, на которые ориентировались авторы всех последующих Конституций, являлись, на наш взгляд, две – Конституция Швеции 1809 г., которая в свою очередь ориентировалась на английскую политико-правовую систему, и Конституционная Хартия Франции 1814 г. Первая послужила образцом для разработчиков Конституции Норвегии 1814 г., а в будущем – Конституций Дании, Голландии, Бельгии. На вторую ориентировались авторы Конституций германских государств, Царства Польского и Португалии.

Но при этом ни в коем случае нельзя считать, что все последующие Конституции европейских государств были всего лишь копией двух «модельных» Конституций. Наоборот, в каждой из них помимо общей конструкции системы государственной власти, присущей тому или иному «модельному» типу, присутствовали самобытные черты, исходившие из местной политической и правовой ситуации и позволяющие говорить о региональных и даже национальных особенностях конституционного развития.

Так для Конституций германских государств специфическими особенностями являются наличие пережитков феодально-сословных отношений в избирательном праве (особенно в Баварии), а также принцип равнозначности палат ландтага. Напомним, что выражался он в том, что монарх мог направить законопроекты (кроме финансовых) для рассмотрения в любую из палат без всякой очерёдности. Причем в Бадене даже вводился принцип складывания голосов обеих палат, если при первом голосовании мнения палат разошлись. Тем самым, деление палат на верхнюю и нижнюю в Бадене и Баварии практически отсутствует. Различие же заключалось в том, что в Бадене верхняя палата частично избиралась населением, а в Баварии полностью назначалась королём, что фактически идентично соответствующим положениям Конституционной Хартии Франции 1814 г. Ещё одной особенностью Конституций Бадена и Баварии можно считать подтверждение в разделе о правовом статусе личности отмены крепостного права и феодальных повинностей.