Кристин, дочь Лавранса - читать онлайн книгу. Автор: Сигрид Унсет cтр.№ 288

* * *

Вскоре дверь отворилась вновь. На сей раз в горницу вступил епископ Халвард в сопровождении священника и дьяконов со свечами и серебряными колокольчиками в руках. Последним вошел Ульв, сын Халдора. Сыновья Эрленда и господин Сигюрд поднялись с места и пали ниц перед Святыми Дарами. Но Кристин только приподняла голову, устремила на вошедших заплаканные, невидящие глаза и снова, как прежде, рухнула на постель, припав всем телом к мертвому телу Эрленда.

«Все огни в конце концов догорают…»

Пришло время, когда эти слова Симона Дарре снова отозвались в сердце Кристин.

Было лето четвертого года после смерти Эрленда, сына Никулауса, и из всех сыновей Кристин лишь Гэуте и Лавранс оставались с матерью в Йорюндгорде.

Два года назад сгорела старая кузница, и Гэуте отстроил новую близ проезжей дороги, к северу от усадьбы. Старая кузница стояла южнее жилых домов, у самого берега реки, в низине, между курганом Йорюнда и огромными грудами камней, которые, как видно, были свезены с полей и сложены здесь еще в незапамятные времена. Почти каждый год в половодье вода подступала к самой кузнице.

Теперь на склоне холма оставались лишь растрескавшиеся от жара тяжелые каменные плиты на месте порога да еще сложенный из кирпичей горн. Нежная, мягкая светло-зеленая поросль пробивалась между чернеющих на земле углей.

Неподалеку от пожарища у Кристин в нынешнем году было поле льна. Ближние к усадьбе земли Гэуте решил занять под хлеба, хотя хозяйки Йорюндгорда исстари сеяли там лен и сажали лук. Кристин часто ходила теперь к старой кузнице – и не только для того, чтобы присматривать за льном. Каждый четверг, в конце дня, она носила дары – пиво и еду – хозяину кургана. А в светлые летние вечера одинокий горн на лугу вполне можно было принять за древний языческий алтарь. Серовато-белый, покрытый копотью, он смутно выделялся среди молодой травы. Летом, в жаркие солнечные дни, после полудня Кристин ходила с корзинкою к грудам камней собирать малину или листья иван-чая, из которых очень хорошо готовить освежающее питье при лихорадке.

Последние звуки церковного колокола в час полуденной молитвы к Божьей Матери замирали среди гор в напоенном светом воздухе. Казалось, будто вся округа расположилась на покой под ярким, палящим солнцем. С самого раннего утра, едва выпадала роса, на пестреющих цветами лугах у ближних и дальних усадеб слышались пение кос, скрежет точильных брусков и перекликающиеся голоса. Но теперь все звуки работ смолкли; наступил час обеденного отдыха. Кристин сидела у груды камней и прислушивалась. Шумела река, чуть-чуть шелестела листва в роще, с тихим гудением вилась над лугом мошкара, позвякивал колокольчик не отправленной на выгон телки. Какая-то птица быстро и бесшумно пролетела вдоль ольшаника, другая выпорхнула из густой травы и со звонким щебетом скрылась в кустах чертополоха.

Но и передвигающиеся по склону холма синие тени, и предвещавшие хорошую погоду облака, которые поднимались над гребнем гор и таяли в голубом небе, и сверкающие из-за деревьев воды реки, и солнечные светлые блики повсюду на листве – вся эта картина, от которой веяло тишиной, говорила скорее внутреннему слуху Кристин, нежели ее взору. Надвинув низко на лоб косынку, Кристин внимала этой игре света и теней над долиной.

«Все огни в конце концов догорают…»

В ольшанике, растущем вдоль топкого берега реки, среди густых зарослей ивняка в полутьме поблескивали небольшие болотца. Здесь росли осока и пушица; плотным ковром расстилалась болотная лапчатка с пятиконечными серо-зелеными листьями и темно-красными цветами. Кристин всегда собирала целые охапки этого растения. Она не раз пыталась узнать, имеет ли оно какую-нибудь целебную силу, сушила его, готовила отвар и настаивала на пиве и меду. Но, как видно, пользы от него не было никакой. И все-таки Кристин продолжала ходить в ольшаник и, насквозь промочив башмаки, собирала болотную лапчатку.

Она обрывала со стеблей листья и плела венок из красновато-бурых цветов. По окраске они напоминали одновременно и багряное вино, и коричневый медовый напиток. У завязи цветы были покрыты липкой, похожей на мед влагой. Иногда Кристин сплетала из этих цветов венок для изображения Девы Марии, висевшего в верхней горнице. Таков был обычай в южных странах, Кристин узнала о нем от священников, которые бывали в тех краях. А больше ей некому было плести венки. Здесь, в долине, не принято, чтобы молодые парни украшали себя венками, отправляясь на гулянье. В Трондхеймской области юноши, побывавшие в дружине при дворе, кое-где ввели этот обычай. Мать подумала, что такой густой темно-красный венок очень шел бы к льняным волосам Гэуте и к его светлому лицу или к русой голове Лавранса.

Давным-давно миновали те времена, когда Кристин в ясные долгие летние дни отправлялась на лежащий повыше Хюсабю луг в сопровождении кормилиц и всех своих маленьких сыновей. Она и Фрида не успевали плести венки для целой оравы нетерпеливых малышей. Кристин вспоминает, что в ту пору она еще кормила Лавранса грудью, но Ивар и Скюле считали, что ему тоже надобен венок… «Только цветочки должны быть совсем малюсенькие», – говорили четырехлетние близнецы…

Теперь у нее были только взрослые дети.

Лаврансу-младшему минуло пятнадцать зим; все же его нельзя было считать вполне взрослым. Однако мало-помалу Кристин стала замечать, что этот сын более далек от нее, чем все остальные дети. Не то чтобы он намеренно избегал ее, как Бьёргюльф, или был бы таким замкнутым и несловоохотливым, как тот… Вообще-то он был, пожалуй, гораздо молчаливее, да только никто этого не замечал, пока все сыновья жили дома: Лавранс казался здоровым и жизнерадостным подростком, был всегда весел и приветлив, и все любили этого милого мальчугана, не задумываясь над тем, что Лавранс почти всегда бывает один и мало с кем разговаривает.

Его считали красивейшим среди красавцев-сыновей Кристин из Йорюндгорда. И хотя матери самым красивым всегда казался тот сын, о котором она думала в эту минуту, но и она ощущала сияние, исходившее от Лавранса, сына Эрленда. Его темно-русые волосы и свежие, как яблоки, щеки были словно пропитаны золотистым солнечным светом, а большие темно-серые глаза казались усеянными золотыми искорками. Лавранс очень походил на мать, какою та была в молодости, но только ее светлые краски у сына были словно чуть тронуты загаром. Мальчик был рослым и сильным для своих лет, ловко и умело выполнял работу, которую ему поручали, охотно повиновался матери и старшим братьям. Он неизменно бывал весел, ласков и обходителен. Но все-таки чувствовалась в нем какая-то странная отчужденность.

Зимними вечерами, когда домочадцы собирались в ткацкой и, занимаясь каждый своим делом, коротали время за веселыми разговорами и шутками, Лавранс сидел одиноко и словно о чем-то грезил. Часто летними вечерами, когда дневные труды в усадьбе заканчивались, Кристин подсаживалась к мальчику, который лежал в траве, задумчиво жуя смолку или вертя губами листик щавеля. Она заговаривала с ним, наблюдала за его взглядом. Ей казалось, что мысли мальчика где-то блуждают и с трудом возвращаются к действительности. Однако потом он приветливо улыбался матери, толково и с готовностью отвечал ей. Целыми часами могли они сидеть вот так на пригорке и вести дружескую беседу. Но едва только мать поднималась, чтобы идти домой, как мысли мальчика снова уносились куда-то далеко-далеко.