Жизнь Бунина. Лишь слову жизнь дана… - читать онлайн книгу. Автор: Олег Михайлов cтр.№ 45

К этому можно добавить еще одно, и самое общее, обстоятельство.

У Бунина было неистребимое желание обращать все в литературу, включая и собственную жизнь. Память возвращала ему пережитое уже в новых, готовых художественных формах. Вот и историю с «Сашенькой», к которой ездил в Вологду, он передавал домашним так, «словно готовый рассказ читал», – подмечает Галина Кузнецова.

А любовь Бунина к Анне Цакни? Все «лишние» жизненные подробности (длительное знакомство с отцом, хозяйственные планы, переговоры об издании газеты и т. д.) отметаются как ненужные. В передаче В. Н. Муромцевой-Буниной мы видим «разросшийся по-южному сад» и «настоящую красавицу», при виде которой Бунин «обомлел, остановился» и «чуть ли не в один из ближайших вечеров сделал ей предложение».

Золотое перо Бунина и «вызолачивало» отошедшее – то романтически, то сатирически, но не оставляя жизненно-нейтральным. Такой, уже сатирический, вариант мы встречаем в изображении Горького:

«…у Горького была болезненная страсть к изломанному языку («вот я вам приволок свою книжицу, черти лиловые»), псевдонимы, под которыми он писал в молодости, – нечто редкое по напыщенности, по какой-то низкопробной едкой иронии над чем-то: Иегудил Хламида, Некто, Икс, Антином Исходящий, Самокритик Словотеков… Горький оставил после себя невероятное количество своих портретов всех возрастов вплоть до старости просто поразительных по количеству актерских поз и выражений, то простодушных и задумчивых, то наглых, то каторжно угрюмых, то с напруженными, поднятыми изо всех сил плечами и втянутой в них шеей, в неистовой позе площадного агитатора: он был совершенно неистощимый говорун с несметными по количеству и разнообразию гримасами, то опять-таки страшно мрачными, то идиотски радостными, с закатыванием под самые волосы бровей и крупных лобных складок старого широкоскулого монгола; он вообще ни минуты не мог побыть на людях без актерства, без фразерства, то нарочито без всякой меры грубого, то романтически восторженного, без нелепой неумеренности восторгов («я счастлив, Пришвин, что живу с вами на одной планете!») и всякой прочей гомерической лжи…» и т. д.

Дар поразительной внешней изобразительности увлекал Бунина, и в этом почти всепоглощающем стремлении к форме мы видим живую связь писателя с тем «серебряным веком», достижения которого он так яростно отвергал. Впрочем, бунинское творчество начала 1900-х годов как раз и вписывалось в общую панораму. Особенно его поэзия. Недаром современники в эту пору называют раньте всего Бунина-поэта, а не прозаика.

Это относится и к Горькому, писавшему Брюсову в феврале 1901 года после получения «Листопада», «прекрасной книжки стихов Бунина, коего я считаю первым поэтом наших дней».

В нарядном хороводе русской поэзии XX века бунинская музыка выступает как будто бы малозаметно. Ее черты не столь ярки и впечатляющи, как облик загадочной блоковс-кой Прекрасной Дамы, ее наряд прост и целомудрен рядом с одеждами неистовых брюсовских вакханок. Не только Блок. Не только Брюсов, Андрей Белый, Бальмонт. Подчас фигуры меньшего масштаба – рядовые от модернизма – заслоняли собой Бунина-поэта. Для читателя начала века, сформировавшего свои вкусы на произведениях «новой» литературы, поэзия Бунина выглядела неким живым анахронизмом. «Вся метрическая жизнь русского стиха последнего десятилетия (нововведения К. Бальмонта, открытия А. Белого, искания А. Блока), – писал Валерий Брюсов, – прошла мимо Бунина».

Суть была тут, разумеется, не в метрике. Самый эстетический строй бунинских стихов предполагает в авторе как будто не современника Иннокентия Анненского и Блока, а скорее ровесника Фета и Полонского. Недаром иные стихи Бунина вызывают справедливые и весьма конкретные ассоциации, понуждают вспомнить малых и больших, но всегда старых поэтов:

Дата под стихотворением (1902) показывает, что написано оно в пору, когда период подражания для Бунина давно прошел. Да оно и не подражательно. Вы не найдете произведения, по отношению к которому «перед закатом набежало…» выглядело бы вариацией на тему. Оно первородно. Однако общее настроение пьесы, картинка летнего дождя, как она выписана, обилие восклицаний (эти знакомые «о») – все заставляет вспомнить: Фет. Поставьте бунинское стихотворение в один ряд с «Весенним дождем», «Еще весны душистой нега…», «Весной во дворе», «Первым ландышем» и т. д. – и вы увидите, что поэтическая система Фета как бы включает в себя характерные приметы бунинского стиля.

Более того. В сравнении с Фетом Бунин выглядит строже. Фетовский импрессионизм, раздвинувший пределы поэтической выразительности и вместе с тем уже содержащий в себе черты, подхваченные затем модернизмом, Бунину чужд. Чужда ему и смелая фетовская реализация метафор. Он может восхищаться со своим «двойником» Арсеньевым строками Фета:

Или:

«Уноси мою душу в звенящую даль, где, как месяц над рощей, печаль».

И тут же отвечает устами Лики: «Да, это очень хорошо… Но почему «как месяц над рощей»?»

Сам Бунин употребляет слово «печаль» (одно из любимейших в его словаре!), отнюдь не растворяя границы между своими ощущениями и внешним миром: «светлых дум печаль», «печальный след былого», «ночь печальна, как мечты мои», «печальная земная красота», «все, что в нем так нежно я любил, я до сих пор в печали не забыл» и т. п. Все это, кажется, могло быть написано поэтом пушкинской поры.

Но быть может, Бунин был всего-навсего эпигоном? Способным имитатором старых мастеров? Столь суровый взгляд на бунинскую поэзию, по-видимому, имеет реальные предпосылки в тематической ограниченности стихов, в их почти парнасской бесстрастности, наконец, в поэтических приемах, столь близких школе XIX века, что они подчас могут показаться просто повторением. Важно, однако, выяснить, каковы причины тесного родства стихов Бунина с именами Тютчева, Фета, А. К. Толстого, Майкова, Полонского. Обязано ли это родство литературности, вторичности его поэзии (и тогда это эпигонство), или сама действительность, жизненные условия диктовали поэту свой выбор? Ответить на этот вопрос – значит в конечном счете определить место Бунина-поэта.