Николай Чудотворец - читать онлайн книгу. Автор: Константин Ковалев (Ковалев-Случевский) cтр.№ 88

А теперь откроем «Энкомий», или, иначе говоря, «Похвальное слово Святителю и Чудотворцу Николаю», святителя Андрея Критского (датируется VII–VIII веками), где читаем:

«Величаю тебя, Митрополия Ликийская! ты стяжала Пастыря чадолюбиваго; ты прияла на главу свою драгий и нетленный венец… Ты имеешь и трех сподвижников его: Крискента, Диоскорида и Никокла (историк А. В. Бугаевский отождествляет его с Фемистоклом. — К. К.-С.), озаренных светом Троицы, коих сам Триединый Бог достойно почтил наградами царствия, за их подвиги. Сей славный союз увенчан столь же славною главою! Ибо Николай совершил мужественно равный с ними подвиг, и был мученик своею готовностию. И что еще более, — его воодушевлением и ревностию оные Герои соплели себе мученический венец».

То есть Андрей Критский искренне считал Крискента и Диоскорида «сподвижниками» святителя Николая; между ними был «союз», и что «его воодушевлением и ревностию оные Герои соплели себе мученический венец». Абсолютно ясна его точка зрения — святитель Николай их пережил, они были воспитаны на его примере, они знали его лично! А значит — были его современниками.

Если это так, то события 326 года в Риме приобретают для нас особенное значение. Убиение Крискента и Диоскора, упоминаемых в «Деянии о стратилатах», становится важным, чтобы понять датировку происходивших событий. Если церковь «мучеников братьев-исповедников Крискента и Диоскорида», у стен которой святитель Николай сделал остановку, уже существовала, то спасение узников от казни, во-первых, едва ли могло произойти ранее 326 года, а во-вторых, приближает нас к дополнительному обоснованию датировки самого «Деяния о стратилатах», о которой мы уже говорили.

Еще одним из интересных фактов представляется нам название поселения — Леонти (от слова «лев»). Оно вполне могло быть связано с двумя святыми мучениками по имени Лев, имеющими отношение к Ликии и Мирам Ликийским. Еще до святителя Николая был известен Лев, пострадавший в Патаре, а другого Льва, — убиенного при императоре Диоклетиане, — епископ Миры мог знать лично. Не случайно в рассказе о спасении трех узников использована цитата из Священного Писания, где святитель Николай смелостью своей сравнивается со львом.

Представляют интерес размышления итальянского исследователя о. Джерардо Чоффари, посвященные истории о казни трех невинно обвиненных в Мирах.

Во-первых, он считает, что это произошло «по возвращении в Миру», когда «прибывшего из Никеи святого епископа Николая с энтузиазмом встречали жители, и он не разочаровывал их, принимая участие, несмотря на почтенный возраст, в обычных и повседневных делах людей. Таким образом, он возобновил свою пастырскую деятельность с большой энергией».

Во-вторых, в истории с тремя неказненными жителями города Чоффари видит то, что «это хорошо вписывается в рамки реформ Константина, которые дали епископам значительную власть. Евсевий уже писал, что Константин больше доверял епископам, чем магистратам».

Здесь уместно вспомнить «Церковную историю» Ер-мия Созомена (V век), который утверждал: «Особым законом Константин повсюду освободил от подати и клириков; также позволил тяжущимся, если бы они охотно отказывались от гражданских начальников, требовать суда епископского, — и приговор епископов надлежало почитать решительным, поставлять его выше приговора других судей, так как бы он произнесен был самим царем; исполнителями же его долженствовали быть правители и подчиненные им войска… Я нахожу достойными упоминания законы Константина и в пользу освобождаемых Церковию. Так как, по строгости законов, несмотря даже на несогласие людей крепостных, весьма трудно было получить драгоценную свободу, называемую римским гражданством; то он постановил три закона, которыми предписывалось, чтобы все освобождаемые в церквах, при свидетельстве священников, получали право римского гражданства. Указания на столь благочестивое установление есть еще в наше время; ибо доныне сохраняется обычай — законы об этом вписывать в грамоты отпущенников. Так вот что узаконил Константин, и так-то своими узаконениями более всего старался возвысить богопочтение. Впрочем, оно и само по себе было славно добродетелями тех, которые тогда принимали его».

Чоффари так комментирует это высказывание: «Вероятно, Константин знал о коррупции многих имперских чиновников и считал, что коррумпировать епископа сложнее, чем государственного судью. Николай, который, безусловно, выполнял требования, относящиеся к морально честному епископу, подумал, что пришло время применить имперские привилегии. В любом случае, возможно, агиограф несколько драматизирует историю, когда говорит, что палач уже размахивал мечом — сцена, которая является одной из наиболее известных в николаевской иконографии».

Интересно для нас и рассуждение русского историка-эмигранта А. А. Васильева из его «Истории Византийской империи» середины XX столетия: «Очень важные привилегии были даны епископским судам. Всякий человек имел право, по соглашению с противной стороной, переносить любое гражданское дело на епископский суд, хотя бы дело в гражданском суде и было уже начато. В конце правления Константина компетенция епископских судов была еще более расширена: 1) решения епископов должны были признаваться окончательными по делам лиц всякого возраста; 2) всякое гражданское дело могло быть перенесено в епископский суд в любой стадии процесса и даже при нежелании противной стороны; 3) приговоры епископских судов должны утверждаться светскими судьями».

Теперь становится все более понятным — почему так активно вел себя епископ Николай. Он имел право остановить казнь. И его ждали, чтобы он реализовал свое право. Но сама епископская привилегия имела и обратную сторону. Васильев пишет: «Подобные судебные привилегии епископов, возвышая их авторитет в глазах общества, в то же время являлись для них тяжелым бременем, так как создавали немало осложнений; претерпевшая сторона в силу безапелляционности епископского приговора, который не всегда мог быть и правильным, сохраняла в себе чувство раздражения и недовольства. К тому же привлечение епископов к исполнению светских функций вносило в их среду чрезвычайно много мирских интересов».

Итак, вынесением справедливого решения об освобождении узников, приговоренных к смерти, а также прощением тех, кто задумал само злодеяние, заканчивается первая часть истории «Деяния о стратилатах». В ней мы видим святителя Николая очень характерным человеком, способным на решительные поступки (не только на пощечину еретику Арию!). Он предстает перед читателями как независимый, энергичный, очень смелый и во многом — милосердный пастырь. Джерардо Чоффари приписывает ему также и особое чувство юмора. Итальянский исследователь находит в оригинале текста, в важной и недвусмысленной, резкой и обвинительной речи святителя о замысливших злодеяние Симониде и Евдокие («коррупционерах», по Чоффари), оригинальную игру слов — замену их реальных имен на Crisaffio е Argiro (так могли бы звучать их собственные имена, произведенные от «злата» и «серебра» — оrо е argento), ибо не только люди виноваты в случившемся, но и некоторые качества, ими овладевающие, — жажда денег и жадность.

Напомним, что во Всенощном бдении Святителя Николая, архиепископа Мир Ликийских, чудотворца, в стихирах на Литии можно услышать: «Отче Николае, мироположница мощей твоих миры обогащает, в нихже и связанный неправедно осужденный»…