Атомный конструктор №1 - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кремлев cтр.№ 56

«Что такое Каминск? — пишет Русов. — Населенный пункт с десятью тысячами жителей, расположенный в центральной полосе России.

Каминск связан с остальным миром телефоном, телеграфом, системой энергоснабжения, шоссейной дорогой, производственным планом и административно-хозяйственной подчиненностью Центру. Каминск — это институт Крюкова, где работает около пяти тысяч сотрудников, целая страна.

Кто такой Крюков? Руководитель научно-исследовательского института, сухощавый человек, приближающийся к стариковскому возрасту, шестидесятилетний член Академии, в рабочем кабинете которого за двойными дверями светлого дерева решаются судьбы Каминска».

В этом портрете ветераны ВНИИЭФ сразу узнают Юлия Борисовича Харитона, а Русов и еще подбавляет «местного колорита», продолжая:

«Остатки монастырской стены отгораживают западную часть институтской территории, придавая институту сходство с крепостью… О самом монастыре, который стоял здесь, вдали от дорог, городов и селений, почти ничего не известно. Судя по одному из рукописных источников. жизнь некоего отца Григория также протекала в этом монастыре. Будто бы отцу Григорию принадлежит такое высказывание: «Церковь не в бревнах, а в ребрах». В другом месте говорится о том же Григории как жертве людской корысти и зависти святых отцов».

Для людей, знающих историю Саровы, здесь легко угадываются намеки ни Саровскую пустынь, на преподобного Серафима Саровского. Между прочим, в 60-е — 80-е годы, по отношению к «Арзамасу-16» употреблялся иногда полуофициальный эвфемизм «Средняя полоса России», а у Русова фигурирует некая «Центральная полоса». И книга Русова подобных намеков полна! Скажем, автор сообщает читателю:

При этом как раз на той же «21-й площадке» на окраине города, где расположились физики, расположен и вычислительный центр ВНИИЭФ.

НО НЕ ПОТОМУ, что многое в описаниях А. Русова напоминает Саров, я буду порой цитировать его повесть. Дело в том, что там есть прекрасные размышления и наблюдения, хорошо характеризующие отношения не только описанных писателем инженеров-«каминчан» и ученых-«коловертцев», но и реальных физиков-теоретиков ВНИИЭФ, работающих в десятиэтажном, отовсюду видном здании «21-ой площадки», и конструкторов-зарядчиков из «Белого дома», расположенного в трех четвертях часа ходьбы от «21-ой» и отделенного от нее небольшой речкой Саровкой — младшей сестрой более широкой городской реки Сатис, протекающей неподалеку от резиденции физиков.

Что же до героя моей книги, то со второй половины 60-х годов он в полную уже силу разворачивается как один из непосредственных руководителей всей ядерной оружейной работы не только в КБ-11 (в 1966 году переименованном во Всесоюзный НИИ экспериментальной физики, ВНИИЭФ), но и в отрасли. Фишман возглавил

Межведомственную комиссию по надежности, куда входили крупные специалисты Минсредмаша и Министерства обороны СССР, руководил множеством разработок и исследований и создавал новые их направления.

Теперь он — не только руководитель, но и Учитель, глава признанной и плодотворной инженерной школы — школы Фишмана, которую прошли фактически все разработчики того ядерного оружия, которое и сегодня стоит на вооружении, составляя ядерный арсенал России.

Написав «все», я не забыл о том, что на Урале жили и работали атомные конструкторы уже другой школы, уральской… Но, положа руку на сердце, опытные конструкторы даже с Урала не могут не признать, что и на них Фишман тоже оказывал влияние уже самим фактом своего присутствия в ядерной оружейной работе.

И не только, конечно, фактом присутствия, но и своей позицией, своей инженерной политикой, особенно если учесть, что под руководством Фишмана в зарядном КБ-1 ВНИИЭФ велась разработка двух таких важнейших элементов ядерных зарядов, которые на Урале не разрабатывались, а брались в уральские заряды из Сарова в готовом виде.

Итак, в третьей и последней части рассказывается о поре зрелости Фишмана, о мощном развитии ВНИИЭФ в 60-е и 70-е годы, а также — о годах восьмидесятых и «перестройке», то есть о том последнем периоде жизни Давида Абрамовича, который так неожиданно для всех его соратников и подчиненных оборвался 3 января 1991 года, незадолго до его 74-летия.

В 1959 ГОДУ Давид Абрамович стал Первым заместителем Главного конструктора КБ-1 и оставался им до самой своей кончины. Более тридцати лет он нес фактически всю полноту ответственности за непосредственно конструкторские решения по всем зарядам — и атомным, и термоядерным, которые создавались в Сарове. Но ведь и до назначения Первым замом Главного за плечами Фишмана было выдающееся десятилетие начальной ядерной эпохи. Поэтому говорить о неких «первых шагах» свежеиспеченного высокого руководителя не приходится. И для Давида Абрамовича, и для коллектива, им руководимого, это были не первые шаги, а очередной шаг на пути к зрелости.

С окончанием в 1961 году моратория на испытания ядерная оружейная работа в КБ-11, а позднее — во ВНИИЭФ, развивалась сразу по многим направлениям. И так было до начала «перестройки» и горбачевских уже односторонних мораториев второй половины 80-х годов — абсолютно неоправданных и поэтому исключительно губительных и разрушительных для дела национальной обороны.

В свое время я еще об этих мораториях скажу, а сейчас, пожалуй, будет уместным, на время отойдя от прямого повествования о Давиде Абрамовиче, кратко окинуть взглядом предстоявшие ему и КБ-1 оружейные работы, а заодно и сказать еще раз о том, что это такое — конструктор ядерных зарядов, чем он занят и что его заботит.

НАЧАЛО 60-х годов стало и началом новой активной фазы «холодной войны» — развертывания беспрецедентной гонки вооружений.

Гонку спровоцировала Америка. В США окончательно окреп тот капиталистический военно-промышленный комплекс, об опасности и алчности которого предупредил свою страну президент Эйзенхауэр, и этому комплексу были выгодны максимально возможные в мирное время военные расходы.