Атомный конструктор №1 - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кремлев cтр.№ 18

Показательна, например, история нейтронного запала первой советской атомной бомбы. Разведывательные данные из США содержали сведения об инициаторе — источнике нейтронов на основе уникального радиоактивного материала полония-210. Сведения о нейтронном инициаторе были весьма подробными. Но где взять этот самый полоний? Требовалось срочно организовать его производство, и вот тут могли помочь лишь собственный опыт и накопленный в стране научно-промышленный потенциал. Первоначальное количество Ро²¹⁰ было выделено из радия-эквивалента Государственного фонда Министерства финансов.

Затем было развернуто постоянно действующее производство Ро²¹⁰. Исходным материалом был облученный в реакторе металлический висмут. В основе же процесса выделения Ро²¹⁰ лежала технологическая операция его осаждения из азотнокислых растворов висмута на поверхность порошкового металла высокой чистоты, получаемого электрохимическим способом. Многократное переосаждение увеличивало коэффициент обогащения в миллион раз. Все это могли совершить лишь профильные отечественные специалисты, а не мастера разведки!

Можно напомнить и историю с получением графита сверхвысокой чистоты для будущего уран-графитового реактора, ряд данных по которому также был получен разведывательным путем. Требовался материал с крайне жесткими характеристиками сечения захвата нейтронов, а это означает фантастическую химическую чистоту графита, фактически — чистого углерода без малейших примесей. Такого графита страна ранее не производила — в том просто не было нужды. И когда Курчатов выставил свои требования, выяснилось, что необходимо, по сути, качественно иное производство. Такого — сверхчистого — графита в СССР не делали. Новые нормы чистоты графита были настолько непривычны, что сотрудник Курчатова И.С. Панасюк вспоминал как один из заводских инженеров настойчиво пытался выяснить — каким методом и при каких давлениях заказчики графита делают… алмазы?

Надо помнить и о том, что методик измерений, оборудования для аттестации готовой продукции по сечению захвата также не существовало. И по заданию Курчатова И.Я. Померанчук и И.И. Гуревич разработали методы измерения сечения захвата на специально созданной — впервые в СССР — установке.

То есть Россия многое и даже очень многое в Атомной Проблеме делала и сделала сразу — с самого начала — сама В отличие, к слову, от Америки, которой помогал делать Бомбу весь почти научный мир планеты.

Однако тщательно осмысленные и экспериментально проверенные данные из США, полученные разведкой, позволяли сократить время разработки, идти вперед быстрее и увереннее. И это было, конечно, очень важным фактором!

Собственно, фактор времени был тогда важнейшим. Потому так широко и использовались, после оценки и проверки специалистами, разведывательные данные, потому и отставлялись — пока — в сторону собственные идеи и максимально копировалась американская физическая схема Бомбы, что фактор времени становился критическим, а вопрос сроков — вопросом жизни и смерти России. Не успей мы вовремя создать собственную Бомбу, могли бы получить десятки и сотни хиросим на собственной территории.

ВЕРНЕМСЯ, впрочем, в лето 49-го. Все неурядицы и проблемы когда-то иссякают, и начинается последний рабочий этап, завершением которого оказывается испытание — удачное или.

Или — неудачное.

Как уже было сказано, к лету 1949 года подошло время экспериментальной полигонной проверки того, над чем КБ-11 и вся новая атомная отрасль работали несколько лет. Теперь фокус усилий постепенно перемещался в Казахстан, на «Учебный полигон № 2 Министерства Вооруженных Сил СССР» — так, напоминаю, был официально закодирован Семипалатинский полигон. Неофициально его называли «Двойкой», и этот арготизм быстро стал общеупотребительным.

В июне на Полигон № 2 с «Объекта» пошли первые эшелоны с «материальной частью», автомашинами и сотрудниками — предстояли первые работы, размещение материалов, расконсервация и монтаж оборудования, стендов и прочее. Кто-то из прибывших оставался и на испытания, большинство — выполнив задания, возвращалось обратно. На смену им прибывали те, кто должен был окончательно готовить Опыт и проводить его. Полетели с Объекта через среднерусские леса и Уральские горы в гористые степи Казахстана и первые самолеты.

Старший инженер-конструктор Фишман направлялся на Полигон с передовой группой — в списке, утвержденном Зерновым 28 июня 1949 года. В графе «дата выезда» напротив фамилии Давида Абрамовича стояло «10–15.УН», так же, как и напротив фамилий заместителей Главного конструктора — К.И. Щелкина, Н.Л. Духова, В.И. Алферова, директора завода № 2 А.Я. Мальского и непосредственного начальника Фишмана — Терлецкого.

В графе «Для каких работ» пояснялось: «Для работ по монтажу оборудования и подготовке приспособлений для заправки тяжелого топлива».

В графе «Когда возвращается обратно на объект» напротив фамилии «Фишман» стояло неопределенное «По окончании опыта». Для того чтобы вместо такого «срока» в документах появилась вполне конкретная дата, надо было этот опыт провести.

Еще одна деталь: графа «Примечание» тоже была не пуста, и там значилось: «В настоящее время находится на полигоне». То есть, в действительности Фишман включился в работы на месте предстоящего испытания уже со второй половины июня 1949 года одним из самых первых в КБ-11 и — выходит — самым первым среди конструкторов.

На фронте год идет за два… А тут счет, если иметь в виду нервные нагрузки, мог бы быть еще более высоким. Тем более — в ситуации, когда Фишман на первых порах оказывался сам себе командиром.

Напряжение нарастало уже с начала 49-го года. Еще 13 января Зернов провел совещание с Харитоном, Духовым, Щелкиным и Алферовым для рассмотрения программы тренировочных опытов на Полигоне № 2. Но по мере того, как решалось все больше вопросов и проблем, становилось не спокойнее, а, пожалуй, еще сложнее — на смену решенным вопросам приходили ранее неучтенные, объявившиеся только после того, как было выполнено учтенное. Что-то не ладилось, что-то срывалось — реальная жизнь есть реальная жизнь. Так, в программе от 13 января 1949 года, подписанной Ю.Б. Харитоном и К.И. Щелкиным, говорилось:

«На оснащение и освоение зданий и стендов группы КБ-11 на Полигоне № 2 потребуется 20–25 [дней], поэтому здания, заявленные КБ-11, должны быть окончены полностью и приняты не позже чем за 40–45 дней до большого опыта».

В действительности же некоторые здания принимались комиссиями в первых числах августа — за двадцать, а то и менее дней до исторического Большого Опыта. И вот как раз о зданиях-то рассказ у нас дальше и пойдет.

ОСНОВНЫЕ специализированные здания КБ-11 на полигоне назывались частью по номерам: 12П, 32П, 36П; а частью имели аббревиатуры: МАЯ-1 и МАЯ-2, ВИА, СМИ и ФАС. Было еще здание с почти игривым названием «Погребок».

«Погребок» 35П и был складом-погребом для хранения вспомогательных материалов здания 32П, где велась сборка зарядов взрывчатых веществ. Но что значили буквенные обозначения? Какие тайны скрывали странные аббревиатуры? Официальных расшифровок в документах той поры не отыскивается, спросить, увы, не у кого. Но есть логика, и она-то не оставляет места для особых сомнений.