Через много лет, в апреле 1992 года, выступая в Доме ученых РФЯЦ-ВНИИЭФ на Конференции по истории разработки первых образцов ядерного оружия, Юлий Борисович Харитон рассказывал:
«В самом начале 1946 года (скорее всего в датах Юлий Борисович был не совсем точен. — С.К.) мне в помощь был переведен с одного завода, изготовлявшего оборудование для горных работ (очевидно, еще один сбой памяти у почти 90-летнего Юлия Борисовича. — С.К.), главный конструктор этого завода Турбинер. Первое время он руководил конструкторскими работами.
В 1948 году было предложено перевести к нам более сильные конструкторские кадры. Для этого нас с Зерновым командировали на завод, где Главным конструктором танков был Духов. Ас завода, находившегося на Каспийском море, предложили директора завода Алферова. Мы должны были пригласить их перейти к нам. Они были соответственно проинструктированы, вопросов не возникало. Сразу было видно, это действительно конструкторы высокого класса. Турбинера постепенно как-то оттеснили, что закончилось его уходом от нас (Турбинер был откомандирован из КБ-11 в распоряжение Главка в 1951 году. — С.К.).
Правда, ему предлагали быть заместителем Духова, но он отказался. Я чувствовал, что поступили с ним как-то нехорошо, но сделать ничего не мог»…
После прибытия Духова и Алферова на Объект, научно-конструкторский сектор был вновь разделен, на этот раз на два подразделения — НКС-1 и НКС-2. Генерал-майор инженерно-танковой службы Духов стал заместителем Главного конструктора Харитона и начальником НКС-1. Капитан 1-го ранга Алферов принял НКС-2 тоже в ранге заместителя Главного конструктора.
Итак, по отношению к бывшему начальнику НКС Турбинеру была проявлена несправедливость? На первый взгляд — да. Но далее Юлий Борисович признался:
«.я, честно говоря, впервые увидел, как ведется по-настоящему вся конструкторская документация. Это был совершено другой класс. Для пользы дела, конечно, большое значение имело привлечение к руководству Духова и Алферова».
Духов действительно предлагал Турбинеру остаться его заместителем, но Виктор Александрович отказался в весьма резкой манере, что следует из позднейших воспоминаний самого Турбинера. Причем характерна и показательна — со слов Турбинера
— мотивировка его отказа. Осенью 1948 года он заявил Духову в присутствии Зернова: «Все уже сделано моими сотрудниками и под моим руководством. Все вопросы создания первой атомной бомбы как по заряду, так и по изделию в целом, завершены. Доработок не требуется…»
Сказано это было, конечно, в сердцах — до испытания РДС-1 оставался год, и работы всем
— конструкторам в том числе — предстояло выполнить немало. Внимательное изучение 8томного издания РФЯЦ-ВНИИЭФ «История создания ядерного оружия в СССР 19461953 годы (в документах)» убедительно показывает и доказывает, что многие вопросы — конструкторские, технологические, смежные — к тому времени как раз решены не были
Достаточно привести выдержку из выступления одного из заместителей Харитона, начальника научно-исследовательского сектора (НИС) профессора Кирилла Ивановича Щелкина, на совещании 11 октября 1948 года у начальника «Объекта» генерал-майора ИТС П.М. Зернова, где присутствовали также Ю.Б. Харитон, Л.В. Альтшулер, Е.И.
Забабахин, А.Д. Захаренков, И.А. Терлецкий и другие.
Щелкин тогда заявил:
«Задержка с опытами на малых радиусах произошла из-за неотработанности заряда в конструктивном и технологическом отношениях».
А вот отрывок из «Краткого технического отчета» о работе отдела 25 за II квартал 1949 года от 15 июля 1949 года, подписанного заместителем начальника отдела Матвеевым:
«За отчетный период работа отдела проводилась по следующим направлениям:
1. Выяснение роли алюминиевой оболочки в конструкции центральной части на сглаживание неоднородностей во фронте ударной волны.
2. Проверка конструкции полюсного элемента.» и так далее.
Это — работы весны и даже лета 49-го года! До первого испытания 29 августа оставались считанные недели, а окончательно все решено не было — вопреки уверенности Турбинера, высказанной им годом (!) ранее.
Возможно, дело тут было не только в ущемленном самолюбии Виктора Александровича, а в том, что в силу особой секретности даже Турбинера вряд ли очень-то пускали «внутрь» непосредственно заряда, и он не был в полной мере осведомлен обо всех сложностях и трудностях по этой части.
В описанной выше и ныне достоверно практически невосстанавливаемой коллизии отразились и какие-то черты времени, и особенности переходного периода в оружейной работе от первых экспромтов к новому — более основательному качеству ее. Любителям же отыскивать причины в развернувшейся «борьбе с космополитизмом» могу сообщить, что в атомной отрасли она место быть не имела. Но, похоже, новому уровню задач Турбинер не соответствовал, и его замена оказалась оправданной. Конечно, «лошадей на переправе не меняют», но тут ведь сменили не «рабочих лошадок» вроде Терлецкого или Гречишникова, а, так сказать, одного из «кучеров». Управляемость была не только не утрачена, а укрепилась — Духов не был новичком в проблеме реализации крупных инженерных проектов. И опыт он с собой принес ценный, в том числе — с точки зрения будущего.
ГЛАВНОЙ официальной конструкторской фигурой «Объекта» стал генерал-майор Духов. А вскоре по приказу начальника КБ-11 Зернова от 29 декабря 1948 года научноконструкторский сектор № 1 получил — «в целях соблюдения государственной тайны» — наименование «сектор № 38». В этот «первый-тридцать восьмой» сектор входили отделы №№ 39–44 во главе с Н.Г. Масловым, Н.А. Терлецким, С.Г. Кочарянцем, А.П. Павловым и В.К. Лилье (оба — отдел № 42), С.И. Карповым и Д.М. Урлиным.
И теперь в число их младших коллег входил Давид Абрамович… Разница в служебном положении Фишмана и Духова была тогда, конечно, велика, но чувство общего, старого, путиловского а потом уральского товарищества не могло не существовать. Тем более, что связующим звеном тут был Гречишников. Поэтому можно предполагать, что «вписался» Давид Абрамович в работу быстро и без того чувства некой внутренней неуверенности, которое знакомо каждому, кто хоть раз в жизни начинал что-то заново и всерьез.
Здесь делали советское атомное оружие, а по сути — создавали и новую науку, новые подходы к взаимоотношениям ученых, инженеров и производственников. И это — получалось! Кадры действительно решали все!
Удивительного в том ничего не было — активное ядро коллектива КБ-11 было из той когорты питомцев сталинской эпохи, которая оказалась мощнейшим личностным фактором социалистического преобразования России из лапотной в индустриальную. Это были люди из тех, на кого страна могла рассчитывать абсолютно, и кто это доверие оправдывал полной мерой.
Сталин принял Россию с сохой, а оставил ее с атомной бомбой. И роль Сталина в ликвидации атомной монополии США первостепенна — в первые годы работ по «урану» Сталин лично просматривал и подписывал все основные документы. Это — так! Огромна роль в решении Атомной проблемы Лаврентия Павловича Берии и Игоря Васильевича Курчатова. Но ведь были же и те их младшие товарищи и соратники, которые практически совершали этот переход от сохи к бомбе, которые создавали могучую материальную базу могущества Державы.