На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. В 2 книгах. Книга 1 - читать онлайн книгу. Автор: Раймон Пуанкаре cтр.№ 103

По словам Мариуса Ари Леблона, состоявшего в 1915 г. при секретариате генерала Гальени, последний в 1914 г. советовал Бриану предпринять через Салоники диверсию сначала на Константинополь, а затем на Дунай*. Гези утверждает, что этот совет был дан министру юстиции в январе 1915 г. за завтраком*. Что касается меня, я ничего не слышал об этих разговорах ни от Бриана, ни от Гальени, но в октябре Франше д’Эспере определенно говорил мне о желательности этой балканской экспедиции, а сегодня, 1 января, Вивиани, Бриан и я, обеспокоенные застывшим, неподвижным положением на фронтах наших армий, все трое останавливаемся на этой проблеме; в том состоянии неизвестности, в котором мы очутились, она открывает нам перспективы активных действий. Мы даже решаем срочно пригласить Жоффра к нам на совещание. Впрочем, мы отнюдь не намерены вмешиваться в компетенцию высшего командования и навязывать ему план военных действий, мы желаем лишь обменяться с ним мыслями о целесообразности такой диверсии на востоке.

Разумеется, на сей раз я отказался от торжественных новогодних приемов властей, суда, чиновников, офицеров – у большинства из них, особенно у военных, теперь более серьезные заботы, чем дефилировать в парадных мундирах в салонах Елисейского дворца. Но этикет обязывает меня принять дипломатический корпус, собравшийся по обычаю в большом приемном зале. Отсутствуют только представители Германии, Австрии и Турции. Старшина дипломатического корпуса сэр Френсис Берти, с розовыми щечками и вьющимися волосами, обращается ко мне с короткой и осторожной речью, на которую я отвечаю столь же лаконично, подчеркивая перед нейтральными странами свою веру в победный мир.

В то время как я произносил эти слова надежды, четырнадцать немецких снарядов упали в неукрепленный город Коммерси, откуда ни разу не было выпущено ни одного снаряда по неприятелю. Повреждены пять домов, в том числе один детский дом. Эти новогодние подарки немцев не смутили храброго населения города, проявившего такой трогательный патриотизм во время моей последней поездки в Лотарингию. Но в течение всего дня стоит у меня перед глазами моя родная страна, подвергнувшаяся нашествию и опустошению.

Сводки главной квартиры становятся все более однообразными.

Ежедневно встречаются в них те же названия: Буа-ле-Претр, Буа-д’Айльи, Буа-де-ла-Грюри, Фонтен-Мадам, Перт и Мениль-ле-Гюрлюс, Нотр-Дам-де-Лоретт.

Та же монотонность, та же бессодержательность в телеграммах из России. Принятое ввиду недостатка снаряжения и ружей решение ограничить в ближайшие месяцы операции на Восточном фронте было очень тягостно для великого князя Николая Николаевича; ему пришлось сдержать свой врожденный пыл и отказаться от наступления, о котором он мечтал. 2 января он еще заявлял, что готов снова двинуться вперед, как только 4-й сибирский корпус и гвардия прибудут в Варшавский округ. В понедельник, 4 января, он по телеграфу обратился к Жоффру с вопросом, который выдает его растерянность: «Считает ли французское командование более выгодным оставить русскую армию на положении обороны, по возможности активной, и сохранить за французской армией все имеющиеся у нее ресурсы по снаряжению? Или же оно предпочитает придать ныне операциям на Восточном фронте чисто наступательный характер, уступив русскому верховному командованию, если имеющиеся запасы и производство позволяют это, часть снаряжения, предназначенного для Западного фронта?»* У нас нет выбора, наш ответ продиктован нашим собственным тяжелым положением, мы ничего не можем дать, так как у нас самих нет необходимого. По словам Палеолога и генерала де Лагиша, русский военный министр, загадочный Сухомлинов, и центральная администрация ввели великого князя Николая Николаевича в заблуждение относительно размеров запасов снаряжения, а также сделанных надежных заказов. Что касается Франции, то у нас, конечно, не было ни обмана, ни сокрытия истинного положения дел, но у нас перед войной был недостаток в бюджетных ассигнованиях, и мы слишком уверены были в вечной продолжительности мира; а когда вспыхнула война, мы слишком расточительно расходовали снаряды. Но по тем или другим причинам мы страдаем от того же недостатка, что Россия, и не можем в этот критический момент оказать ей действенную помощь. Итак, на обоих фронтах придется ограничиться генеральной и систематической обороной, поддерживаемой некоторыми наступлениями местного характера.

Встревоженный тем, что положение принимает затяжной характер и, таким образом, замедляет всякое стратегическое решение, Палеолог по собственному почину посоветовал Сазонову рассмотреть, не возможно ли будет для России заключить сепаратный мир с Австрией, чтобы потом направить все свои усилия против Германии. Сазонов признал, что, если Австрия отказалась бы от Галиции и Боснии и Герцеговины, это был бы результат, которым не следует пренебрегать, идея отдельного мира с габсбургской монархией, заметил он, заслуживает внимания. Сообщая нам об этой беседе, Палеолог в заключение подчеркивает: «Пока будут существовать Германия и Италия, мы будем заинтересованы в сохранении Австрии»*. Когда телеграмма Палеолога была получена в Париже, министры и я не могли отогнать от себя мысль, что сепаратный мир Австрии и России, пожалуй, охладит активность последней, отвратит Италию от всякого вмешательства в войну и скоро оставит нас с Англией одних лицом к лицу с Германией. Предположим, что Россия аннексировала Галицию, а Сербия получила Боснию и Герцеговину; Витте и его германофильские друзья, конечно, не преминули бы интриговать в Петрограде с целью отвратить царя от продолжения войны с нашим главным врагом. Испуганное этой перспективой, французское правительство предложило Палеологу снова повидать Сазонова и сказать ему, что он высказал лишь свой личный взгляд, не имея на то инструкций из Парижа.

На том же заседании во вторник, 5 января, я сообщил министрам о телеграмме, полученной мною накануне вечером и исходящей от папы Бенедикта XV: «Полагаясь на чувства христианского милосердия, которыми воодушевлено ваше высокопревосходительство, мы просим вас ознаменовать начало нового года благодетельным актом суверенного благородства и принять наше предложение о том, чтобы между воюющими сторонами произошел обмен военнопленными, признанными отныне негодными для военной службы. Мы не сомневаемся, что глава благородной и великодушной французской нации согласится последовать примеру государей других воюющих наций, которые все приняли наше предложение». Итак, папская курия и Французская республика уже не совсем игнорируют друг друга, и на сей раз ни один из министров не возражает против того, чтобы я подтвердил получение послания папы. Я телеграфирую в Ватикан: «В ответ на благожелательное предложение, которое я имел честь получить от вашего святейшества в телеграмме от вчерашнего числа, спешу уверить ваше святейшество, что Франция, верная своим традициям великодушия, всегда гуманно поступала с военнопленными и обсуждает средства для полного обмена военнопленными, окончательно признанными негодными для военной службы». Действительно, этот обмен уже подготовлен под знаком женевского Красного Креста, и все позволяет нам думать, что эти приготовления увенчаются успехом*.

Проект диверсии на Балканах начинает многих соблазнять. В среду, 6 января, у меня был видный военный писатель подполковник Руссе, бывший депутат от Вердена, с которым я поддерживаю дружеские отношения. Он пришел побеседовать о застое на фронтах. Руссе полагает, что наступление на востоке против Австро-Венгрии, возможно, позволит в скором времени снова перейти к маневренной войне. Беназе, ординарец Франше д’Эспере, приехавший в Париж в качестве депутата на чрезвычайную сессию парламента, привез мне очень интересную докладную записку этого генерала, в которой рекомендуется напасть на неприятеля с тыла на Балканах. Эта концепция сводится в основном к следующему: направить через Белград экспедиционный корпус на Вену и Берлин, использовать с этой целью сербов, одерживающих теперь победы, и сосредоточить на Дунае достаточно мощную французскую армию, отрезать турок от их союзников, установить связь с Россией через Румынию*. Как было решено, я просил Жоффра приехать в Елисейский дворец и дать правительству свое заключение о такого рода экспедиции. 7 января он завтракал у меня с министрами, после кофе в комнате первого этажа, носящей галантное название дамского салона, завязался длинный разговор при закрытых дверях. Вивиани считает, что диверсия на Балканском полуострове может быть полезной для выхода из нынешнего неподвижного состояния. Бриан энергично защищает тот же взгляд. Не упоминая Франше д’Эспере, я в своих замечаниях исхожу из того плана, который он переслал мне. Но главнокомандующий решительно высказывается против всяких операций на востоке. Он говорит, что все наши войска нужны ему здесь, германская армия недавно была усилена двадцатью четырьмя полками и, несомненно, намеревается атаковать нас. Согласно Жоффру, решение последует, безусловно, на западном театре военных действий. К тому же мы имеем право надеяться, что через более или менее продолжительный период времени нам удастся прорвать немецкие позиции. Будет ли это через восемь дней, два месяца, шесть месяцев, год – этого никто не может сказать, но результат обеспечен с того момента, как будет изжит кризис нашего снаряжения, что должно наступить в скором времени. Кроме того, Жоффр считает весьма трудным, чтобы не сказать невозможным, делом снабжать через Салоники провиантом французскую армию хотя бы всего в сто тысяч человек, особенно если ей придется отдалиться от морского берега и проникнуть более или менее далеко вглубь страны. Жоффр высказывается с твердостью, хотя наружно речь его носит мягкий характер, он не оставляет никаких сомнений относительно непоколебимости своего убеждения. Слова его заставляют Вивиани, Бриана и меня если не присоединиться к его мнению, то во всяком случае поколебаться в своем мнении, и в настоящий момент мы не считаем целесообразным настаивать далее.