По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918 - читать онлайн книгу. Автор: Яков Мартышевский cтр.№ 68

Мы горячо поцеловались. Это был мой почти единственный товарищ по училищу которого я очень любил и уважал. Фамилия его была Степняков. Цветущее, симпатичное лицо его было подернуто теперь бледным оттенком, а серые умные глаза смотрели как-то устало и слишком спокойно. Видно было, что жестокая и затяжная война наложила и на него свою неизгладимую печать.

– Боже мой, как ты изменился! – вдруг воскликнул мой товарищ, пристально вглядываясь в мое лицо. – Тебя и половины не осталось. Неужели так рана повлияла?

– Отчасти рана, кроме того, тяжелые бои…

Поболтав еще несколько минут, мы дружески расстались. Выпрыгнув из своего окопа, очень походившего на свежевырытую могилу, я подобно вырвавшемуся на свободу из клетки льву чуть не бегом пустился напрямик к дамбе, к той самой дамбе, от которой мы начали свое неожиданное наступление на Ленку-Седлецкую. По пути часто попадались воронки от снарядов, зиявшие как мрачные кратеры потухших вулканов. Время от времени вспыхивали яркие австрийское ракеты и минуты на две далеко освещали местность вокруг. Из-за Дунайца медленно, точно гигантский щупалец, скользил луч нашего прожектора. «Та-кум… та-та-ку-кум… та-кум…» – в таком роде хлопали ружейные выстрелы. Посвистывали и цокали пули, и иногда так близко от меня, что я невольно ежился. «Тьфу ты, проклятые, еще не дадут отсюда выйти…» – думалось мне. Нужно сказать, что теперь, когда передо мной открывалась сладкая перспектива отдыха, эти предательски взвизгивавшие пули особенно сильно били меня по нервам. Перенести такие тяжелые бои, просидеть столько времени в окопах и вдруг быть убитым какой-нибудь шальной пулей в нескольких шагах перед дамбой, за которой опасности почти уже не было, это мне казалось непостижимым, но в то же время равнодушно хлопавшие выстрелы и с визгом рикошетировавшие пули ясно говорили мне, что такой случай легко возможен, если только это будет угодно Богу. «Впрочем, всяко бывает», – успокоительно подумал я, и при этом мне невольно пришел на память подобного рода случай с одним молодым легкораненым офицером, отправлявшимся с фронта на побывку домой. Нетрудно представить себе его радужное настроение, вызванное возможностью скорой встречи с близкими и дорогими ему лицами. Но вот, поди ж ты, судьба человека! Офицер ехал по шоссе в 20 верстах от фронта, направляясь к ближайшей станции железной дороги. Вдруг откуда ни возьмись летит германский аэроплан. Случайно или нарочно, это уже я сказать не сумею, аэроплан сбросил бомбу, которая разорвалась около самой повозки, на которой сидел офицер. Лошадь и офицер были наповал убиты, а кучер-солдат получил тяжелые поражения…

Но вот, наконец, и дамба. Слаба богу! Теперь уже осталось позади это страшное зловонное место, подобное аду с его трупами, развалинами, сырыми окопами, со вшами, громом и визгом шрапнелей и пуль, стонами раненых, то место, где даже самый воздух был пропитан ядовитым дыханием смерти и где запуганная человеческая душа взывала к небесам, к правде, спасению и милосердию…

Вскарабкавшись по крутому и скользкому скату дамбы, я быстро перешел через нее и спустился вниз. Около дамбы нестройными группами уже стояли части нашего батальона. В сумраке вспыхивали цигарки, освещая на мгновение чье-нибудь исхудалое, заросшее бородой солдатское лицо. В воздухе чувствовался запах махорки, этой неизменной спутницы русского простолюдина. Слышались сдержанный говор и хриплое покашливание. Взводные командиры наскоро приводили свои взводы в порядок. Наконец, раздался знакомый громкий голос капитана Шмелева: «Батальон, вперед!» – и колонна двинулась вдоль дамбы. Мы с прапорщиком Муратовым шли рядом впереди своей роты, которая двигалась в хвосте колонны. Дорога была грязная.

Вскоре она круто повернула влево и пошла через мост. Изредка где-то высоко в воздухе жалобно просвистит одинокая пуля, как бы напоминая нам, что мы еще не вышли из сферы ружейного огня. Раздавшийся вдруг отчетливый шум ног оповестил нас, что голова колонны уже вступила на мост. Где-то внизу зашумели быстрые, покрытые сумраком воды Дунайца. Когда мы перешли Дунаец и очутились на правом его берегу, на душе стало еще легче и спокойнее, так как между нами и противником лежала такая большая преграда, как река. Теперь мы были в полной безопасности, если не считать возможности артиллерийского обстрела. И, конечно, если бы только австрийцы знали о нашей смене, то они так легко не пропустили бы нас через мост, который они днем держали под непрерывным артиллерийским огнем, на что указывало множество воронок от снарядов вблизи моста.

Пройдя версты три грунтовой дорогой, мы вышли, наконец, на шоссе. После томительного лежания по целым дням в окопах под Ленкой-Седлецкой, как-то особенно приятно было находиться в непрерывном движении, и хотя жидкая грязь так и хлюпала под ногами, но мы бодро и весело шагали. Глаза привыкли к сумеркам, и можно было уже различать темные пятна деревень и отдельных усадеб, в которых кое-где робко мерцал огонек. По сторонам шоссе часто попадались стройные, теперь оголенные тополя. А позади вдоль фронта по-прежнему плавно взвивались яркие звезды австрийских ракет и затем, продолжая светиться, скрывались за причудливыми очертаниями местности. Слышались еще ружейные выстрелы, но какие-то слабые, точно бессильные, очень похожие на выстрелы детских пистолетиков. Откуда-то издалека, со стороны Карпат, доносился гул орудийной канонады. Поравнялись с имением Юрково. Здесь перекрещивались два шоссе. Одно, по которому мы двигались, шло прямо, а другое сворачивало вправо и соединялось с небольшим, но чистеньким австрийским городом Тарновом, лежавшим от имения Юрково верстах в восьми. На перекрестке стояла красивая часовня. При проходе мимо нее многие солдаты снимали шапки и набожно крестились. Большие каменные постройки имения угрюмо стояли, скрываемые группами развесистых деревьев. В имении царила мертвая тишина, и не видно было ни одного огонька, что объяснялось близостью фронта. Пройдя еще несколько верст по шоссе, мы свернули вправо по какой-то проселочной дороге. Дорога была сильно разъезжена, и мы с трудом двигались чуть не по колено в грязи. Здесь уже начала чувствоваться усталость. Особенно затруднялось наше движение тем, что было довольно темно. Каждый наугад выбирал себе более удобную дорогу, и потому вскоре наш батальон растянулся чуть не на версту. Но вот впереди, на небольшой возвышенности показался темный силуэт деревни. Деревня должна была быть достаточно большой, так как посреди ее возвышался костел. Блеснуло несколько огоньков. Это была деревня Повензов, в которой нашему полку было назначено стать в дивизионный резерв. С этого времени деревня Повензов вошла в историю нашего полка и сохранила по себе добрую память, так как до самой весны она служила нам приютом и местом отдыха после лишений и опасностей окопной жизни. У окраины Повензова капитан Шмелев остановил батальон, чтобы люди подтянулись. Затем в сопровождении своих квартирьеров роты направились по своим районам. Деревня точно ожила. Говор, возгласы, брань, смех – все смешалось, и, вероятно, это человеческое море поуспокоилось только тогда, когда люди более или менее разместились по своим углам, но я уже этого не видел, так как по указанию квартирьера мы с прапорщиком Муратовым вошли в опрятный, как нам показалось снаружи, дом. Но еще лучше он оказался, когда мы, отворив дверь, очутились в чистой просторной горнице. Вид жилого помещения приятно подействовал на меня и как нельзя лучше гармонировал с моим хорошим настроением. Особенно ласкал мой взор стоявший у стены и накрытый чистой скатертью стол с горевшей посредине в медном подсвечнике свечой. Такого комфорта я уже давно не видел и уже как будто отвык от него. Потом очень соблазнительно поглядывали на нас и так и манили к себе две кровати, тоже приставленные к стенкам и уже приготовленные для нас заботливыми руками наших денщиков. Хозяин со своей семьей поместился в соседней комнате, служившей, вероятно, для них кухней, где теперь хлопотали изо всех сил около печи мой Франц и Осип – денщик прапорщика Муратова. После хорошего ужина и чая с вином мы с неизъяснимым наслаждением улеглись в чистую, мягкую постель, переменив, разумеется, предварительно на себе белье. Почти мгновенно мы забылись сладким, спокойным сном.