По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918 - читать онлайн книгу. Автор: Яков Мартышевский cтр.№ 67

Под влиянием такой удручающей обстановки и невыносимых условий окопной жизни в душу начали заползать и действовать на нее разлагающим образом самые дерзкие и неожиданные повороты мыслей. Уже начали блекнуть первые цветы юношеского пыла и патриотизма, которыми был усыпан вначале войны победоносный путь наших армий. Все бледнее и туманнее становился так еще недавно сиявший ярким светом образ Родины, все дальше и дальше он ускользал от нас, как бы с укором взирая на своих измученных сынов… Суровая, беспощадная действительность заставляла страдать нашу слабую человеческую природу и тем самым мало-помалу начала заглушать высокие порывы духа. Где-то далеко в душе, под спудом, не смея пока еще вырваться на поверхность, глухо клокотали какие-то неведанные, таинственные силы… В них чудились мне то вопль осиротелых жен, то слезы несчастных матерей убитых воинов, то хриплые проклятья умирающего героя…

Я старался проанализировать эти новые для меня чувства, наводнявшие мою душу, и все яснее я начал сознавать, что начавшееся в моей душе брожение есть не что иное, как протест, живой, острый протест против войны, против этой неслыханной человеческой бойни, равной которой еще не знал мир. Мой маленький, ограниченный ум отказывался понимать действительность. Можно ли было согласовать столь ценные культурные достижения европейских народов и их высокие христианские воззрения с этим страшным кровопролитием. И где оправдание этим бесчисленным невинным жертвам войны? Но ответа, конечно, я не находил. Да и вряд ли нашелся бы человек, который мог бы дать исчерпывающий ответ на такие вопросы.

Длинные тоскливые дни, проведенные в бездействии в окопах под Ленкой-Седлецкой, конечно, весьма способствовали зарождению и распространению в моем уме, склонном к анализу и размышлению, подобного рода мыслей. Но, раз ворвавшись в душу, эти протестующие чувства уже не убегали прочь, завеса спала с глаз… Но надо было смотреть на действительность и принимать ее такой, как она есть.

Я нарочно несколько подробнее остановился на своих переживаниях в окопах под Ленкой-Седлецкой, чтобы тебе, дорогой мой читатель, стал понятен тот огромный душевный сдвиг русского солдата впоследствии, в первые дни революции, когда он, измученный и утративший веру в победу, крикнул на весь мир: «Долой войну!»

Та маленькая революция духа, которую я наблюдал в себе уже к концу 1914 года, нашла свое конкретное выражение в период событий на фронте в 1917–1918 годах с той только разницей, что, несмотря на все свои внутренние протесты, я всегда был противником этого соблазнительного малодушного лозунга «Долой войну!» в самый ее разгар и был горячим сторонником ее продолжения до победного конца, хотя бы во имя тех миллионов наших братьев, которые положили живот свой на поле брани за правое дело… Эти жертвы не должны были пропасть даром. Но Бог судил иначе.

К концу третьей недели нашего сидения под Ленкой-Седлецкой вдруг распространились слухи, что скоро нашему полку будет смена. Конечно, эти слухи прибыли к нам вместе с ротной кухней и с денщиками, и еще они ничем не подтверждались, но все же они приятно ласкали воображение и влили струю бодрости и надежды в наши измученные души. Ах, так хотелось отдохнуть в спокойной обстановке тыла и хоть на время избавиться от этой сырой ямы, от взвизгивающих пуль и от этого отвратительного зловония разлагающихся трупов. Потребность в самых элементарных человеческий удобствах, о которых здесь странно даже как-то и упоминать, настолько они обыденны: например, лечь в кровать, раздеться, переменить белье, сходить в баню, посидеть за столом и т. п., потребность во всем этом, говорю я, была так велика, что это превращалось в культ какого-то особого неземного счастья. Впрочем, такова уже природа человека – замечать бесчисленные блага нашей жизни только тогда, когда мы их вдруг почему-нибудь лишаемся.

Слухи о смене нашего полка вскоре оправдались. Через несколько дней рано утром я получил от капитана Шмелева письменное приказание такого содержания:

– Николай Васильевич, читайте! – с торжествующим видом произнес я, подавая прапорщику Муратову записку.

На его усталом, хотя все еще довольно свежем лице появилась радостная улыбка, когда он прочитал приказание капитана Шмелева.

– Наконец-то дождались! А то прямо тут с ума сойдешь в этой яме! По-моему, в тысячу раз лучше бой, там по крайней мере жизнь, движение и себя-то хорошенько не помнишь, жив ты еще или нет. А тут сиди, кисни в этих дурацких окопах на съедение вшам!.. Ну-ка, на радостях устрою австрийцам маленький салют! Клопов! Подай-ка мне винтовку и две обоймы! – крикнул прапорщик Муратов, немного высовываясь из окопа.

Клопов выскочил из своей ямки и с улыбкой подал требуемое. Погода немного прояснилась, и между домами Радлова можно было видеть мелькавшие изредка пятнышки шнырявших австрийцев. Прапорщик Муратов высмотрел одно такое пятнышко, которое почему-то долго не скрывалось, и сделал по нему выстрел. Пятнышко, конечно, тотчас исчезло. Тоже случилось с другим и с третьим пятнышком… Прапорщик Муратов слыл в полку за хорошего стрелка, и потому неудивительно, если одна из его метких пуль зацепила какого-нибудь зазевавшегося австрийца. Австрийцам, видимо, это надоело, они начали отвечать из ружей и вскоре, высмотрев, вероятно, откуда раздавались беспокоившие их меткие выстрелы, пустили в дело пулемет. Пули с визгом засыпали наш окопчик, едва не задев прапорщика Муратова. Но тот, как ни в чем не бывало, лег на свое место, проговорив:

– Ну, теперь баста! Пошутили и довольно.

День, в который должна была произойти смена, казался нам особенно длинным и скучным. Все наши помыслы были по ту сторону Дунайца, где нас ожидали желанный покой и отдых.

Наконец, наступил вечер. Все было как и всегда. Взовьется яркая австрийская ракета, хлопнет одиночный выстрел, и вслед за ним в тишине просвистит пуля… Но на душе у нас было какое-то особое, праздничное настроение.

Уже с первыми сумерками к нам явились разведчики 19-го Костромского полка и донесли нам, что за дамбой уже стоят костромичи, готовые нас сменить. Вскоре позади нас послышался неясный шум как бы от множества ступающих ног. И точно, это шли костромичи. Вызвав подпрапорщика Бовчука, я указал ему, где нужно было собраться, и затем, зажегши свечу, принялся ждать смены. Сердце мое радостно билось. Уже слышались покашливание и сдержанный говор подошедшей цепи костромичей. Сквозь сумрак можно было различить их темные фигуры. Костромичей переняли взводные командиры моей роты для того, чтобы развести их по своим участкам.

– А где же ваш ротный помещается? – вдруг услышал я чей-то хорошо знакомый мне голос.

– Здесь, ваше благородие, пожалуйста! – проговорил Клопов.

Офицер спрыгнул в наш окоп и нагнулся. Пламя свечи озарило его лицо.

– Леня! Какими судьбами?.. – невольно вскрикнул я.

– Кого я вижу! Вот не ожидал тебя здесь встретить! Ну здравствуй! – с удивлением, но в то же время с радостью проговорил молодой офицер.