— Собаки, — догадалась Ольга. — Придется выполнять обещание.
Она с готовностью зашуршала врученным ей свертком, в нем оказались еще теплые беляши.
— Налетай, ребятки, — задорно крикнула она и вывалила угощение на снег.
Едва не сбив ее с ног, собачья шайка алчно накинулась на еду. Ольга спокойно села в машину, включила зажигание и, пока грелся двигатель, наблюдала за собачьей пирушкой.
«Хороший день, — размышляла она, — дельце запахло. Пока непонятно чем, но запахло. За Градовым нужно установить наружное наблюдение. Срочно».
Джип плавно тронулся и медленно покатил к выезду из города. Благодарные дворняги проводили Ольгу до конца улицы, устроив что-то вроде почетного эскорта. Она помахала им на прощание, лохматые бродяги разразились в ответ звонким дружелюбным лаем.
Проезжая мимо местного муниципалитета, находившегося в скромном трехэтажном здании советской постройки, она притормозила. Поникший выцветший флаг безмолвно грустил над козырьком центрального входа. Припорошенный снегом бронзовый бюст Ленина на постаменте напротив — все как пятнадцать лет назад. Ольге показалось, что она вернулась в прошлое, в огромную мощную страну под названием СССР, что перестроечная кутерьма — только сон, что за следующим поворотом вместо рекламного щита окажется красный транспарант с надписью: «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи». Щемящая ностальгия по беззаботному светлому детству, по чувству защищенности и уверенности в завтрашнем дне захлестнула ее. Взгрустнулось.
«Москва за пятнадцать перестроечных лет изменилась до неузнаваемости, а здесь все, как прежде. Ничего не поменялось. Ничего, кроме убийств. В те времена люди жили спокойнее», — размышляла она, прощаясь с патриархальным Рузавиным. Впереди была двухчасовая дорога, Ольга включила радио, настроилась на «Маяк» и принялась анализировать свой визит к Градовым.
Подъезжая к Москве, Ольга решила позвонить домой. Трубку, как и следовало ожидать, сняла Мара:
— Да, Аля. Олежек меня встретил, готовит ужин. Я путаюсь у него под ногами и травлю анекдоты «от Ларика». Оказывается, твой муж до безумия любит всякие приколюхи.
— Мара, что это за жаргон? — фыркнула Ольга. — Тебе мартини купить?
— Еще спрашиваешь! Конечно. И оливки не забудь. Я пью мартини только с оливками. Попробуешь. Это просто отпад!
— Побойся бога, Мара. Влияние Ларика низведет тебя до уровня австралопитека, — кольнула Ольга мать.
— Ерунда. А вот то, что нормальный мужчина под влиянием твоей варварской работы превращается в истеричную домохозяйку, — предмет серьезного разговора. И он состоится! — пригрозила Мара и положила трубку.
— Нажаловался уже, — тяжело вздохнула Ольга и вдавила педаль акселератора до отказа.
Шоссе прорезало белое тело замерзшей земли грубым незаживающим шрамом, мимо проносились деревеньки, поселки, небольшие города. А впереди воинственно полыхало оранжевое зарево, город-монстр нервно пульсировал бесчисленными огнями ночных клубов, торговых центров, ресторанов и дискотек. То была Москва.
Глава десятая
После ухода Ольги в доме Градовых воцарилась давящая, изматывающая душу тишина. Все попрятались по своим углам, даже хлопотливая Марина умудрилась подогреть ужин, ни разу не брякнув посудой. Ели тоже молча, не глядя друг на друга. Павел механически двигал челюстями, не чувствуя ни вкуса, ни запаха еды. Лиза с видом безутешной вдовы вяло ковыряла вилкой кусок дымящегося ароматного курника. Марина сидела, подперев щеку ладонью. И только Варюшка громко причмокивала, самозабвенно уплетая пропитанную бульоном нежную корочку пирога.
По телевизору транслировали очередной милицейский сериал, где оголтелый уголовник с автоматом метался по бесконечным катакомбам, то и дело отстреливаясь от бравых милиционеров.
— Господи, как же это надоело, — простонала Марина. — Опять из цикла «Наши победят». Сказки показывают. Сидит сейчас какой-нибудь маньяк дома, смотрит эту муть, ужинает и надрывается от хохота.
Павел вздрогнул и отшвырнул вилку, тарелка отчаянно зазвенела и треснула пополам. Марина подпрыгнула от неожиданности:
— Да что с тобой сегодня?
— Ничего. От твоих глубоких мыслей воротит. Чаю налей.
Губы Марины скривились, глаза наполнились слезами, но она сдержалась. Лиза нервно теребила бумажную салфетку и молчала. Варюшка сыто икнула и попросила:
— И мне, мам. С сахаром. Три ложки.
Опустошив залпом бокал, Павел отправился в кабинет, на пороге он задержался и холодно произнес:
— Лиза, зайди ко мне, как поешь. Поговорить нужно.
Проводив мужа неприязненным взглядом, Марина вытерла мокрые руки о фартук и повернулась к дочерям:
— Ваш папенька окончательно рехнулся.
Варюшка прыснула от смеха, Лиза решительно отодвинула еду и поднялась из-за стола. Глядя на нетронутый пирог, Марина возмутилась:
— Что происходит? После истории с Каспаровым вы все как с ума посходили. Ходите как в воду опущенные, шушукаетесь, есть — и то перестали! Только посмотри, на кого ты похожа? Кожа да кости, совсем высохла, — продолжала наступать она. — На кой вам сдался этот Каспаров? Ну прибили очередного богатея. И что теперь?
— Ты бы хоть при Варюшке постеснялась, — сдержанно посоветовала ей Лиза. — И Каспаров здесь абсолютно ни при чем. Я на диете.
Она невозмутимо стряхнула нетронутый кусок с тарелки на противень, бросила тарелку в мойку и вышла из кухни. Вслед понеслись упреки в неуважении к материнским стараниям и к матери как таковой, сетования на неудавшуюся семейную жизнь и оставленную ради неблагодарных домочадцев карьеру парикмахера. Марина разбушевалась не на шутку. Такого рода скандалы обычно заканчивались истерикой, корвалолом и обетом молчания дня на три.
Осторожно отворив дверь, Лиза вошла в кабинет. Отец неподвижно сидел перед камином, наблюдая за беспокойно пляшущими языками пламени, красноватые отблески огня придавали его угрюмому лицу зловещее выражение, он походил на изъеденного временем старого шамана. «Как же он сдал за последнюю неделю», — подумала Лиза и сказала:
— Ты хотел поговорить, папа. Я здесь.
Павел пошевелился в кресле и, не оборачиваясь, попросил:
— Закрой за собой дверь и садись.
Лиза послушно выполнила просьбу и присела напротив. Не отрывая взгляд от огня, Павел глухо спросил:
— Мать истерит?
— Как обычно, — пожала плечами Лиза и выжидательно взглянула на отца.
Немного удлиненные глаза, светящаяся кожа, манкие губы и длинная шея — вся хрупкая изящная фигурка напоминала картинку из сборника восточных сказок — принцесса Жасмин, грациозная, гибкая, восхитительная.
Павел молчал, словно напитываясь бушующей энергией огня, он собирался с духом перед предстоящим тяжелым разговором. Огонь осторожно подполз к еще не тронутому полену и плотоядно лизнул его, оно громко протестующе затрещало в ответ, и на желтоватом сколе древесины проступили крохотные капельки смолы. «Будто слезы», — промелькнуло в голове, и Павел решился: