Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти - читать онлайн книгу. Автор: Шошана Зубофф cтр.№ 146

Почему такой базовый человеческий опыт, как это притязание на жизнь в будущем времени, должен рассматриваться как одно из прав человека? Краткий ответ состоит в том, что это стало необходимо именно сегодня, потому что сегодня этот опыт в опасности. Сёрль утверждает, что подобные базовые права – «черты человеческой жизни» – кристаллизуются в формальные права человека только в тот исторический момент, когда они начинают подвергаться систематической угрозе. Так, например, возможность говорить есть нечто базовое. Концепция «свободы слова» как формального права появилась только тогда, когда общество развилось до такой степени политической сложности, что свобода говорить оказалась под угрозой. Философ отмечает, что речь не более фундаментальна для человеческой жизни, чем дыхание или возможность двигаться. Но никто не объявил о существовании «права на дыхание» или «права на физическое движение», потому что эти фундаментальные права и не подвергаются нападкам и, следовательно, не требуют формальной защиты. Что именно относится к фундаментальным правам, утверждает Сёрль, это вопрос «исторически обусловленный» и «прагматический» ^[878].

Я думаю, что сегодня мы столкнулись с тем историческим моментом, когда базовому праву на жизнь в будущем времени угрожает повсеместная и всеохватная цифровая архитектура изменения поведения, принадлежащая надзорному капиталу и управляемая им, обусловленная его экономическими императивами и ведомая его «законами движения», и все это ради необходимых ему гарантированных исходов.

Говоря проще всего, без неопределенности нет свободы; это та среда, в которой выражается в обещаниях человеческая воля. Конечно, мы даем обещания не только себе; мы даем обещания и друг другу. Когда мы объединяем наши воли и наши обещания, мы создаем возможность коллективных действий, направленных на общее будущее и связанных решимостью претворить наше видение в реальную жизнь. Это истоки института, который мы называем «договором», начиная с древних римлян ^[879].

Договоры возникли как коллективные «островки предсказуемости», призванные смягчать неопределенность для человеческих сообществ, и они до сих пор играют эту роль. «Самый простой способ сформулировать суть договорного права состоит в том, что оно поддерживает и формирует социальную практику обещаний и соглашений и их выполнения», – заключает один видный ученый. «Договорное право посвящено проблемам сотрудничества», резюмирует другой. «Договорное право <…> отражает моральный идеал равного уважения к каждому. Этот факт объясняет, почему договорное право может создавать подлинные правовые обязательства и не является просто системой принуждения», – отмечает третий ^[880].

Именно в этом контексте наиболее четко проявляется деструктивность «недоговора». Вспомним утверждение Вэриана, что если кто-то перестанет делать ежемесячные платежи за автомобиль, то «в наши дни намного легче просто дать указание системе мониторинга автомобиля не включать зажигание и сообщить место, откуда можно его эвакуировать». Вэриан называет эту новую возможность «новой формой договора», тогда как на самом деле недоговор уходит от человеческого мира юридически связывающих обещаний и заменяет его позитивистскими расчетами автоматизированных машинных процессов ^[881]. Не моргнув глазом «недоговор» Вэриана избавляется от нескольких тысячелетий социальной эволюции, в течение которых западная цивилизация институционализировала договор как великое достижение общей воли.

Ни для кого не секрет, что институт договора искажался и подвергался злоупотреблениям во все эпохи, от «Требований» конкистадоров до «договора о рабстве»; действующая власть всегда навязывала болезненные неравенства, уничтожающие смысл и, в сущности, саму возможность взаимных обещаний ^[882]. Так, Макс Вебер предостерегал, что великие достижения свободы договора создают возможности для эксплуатации собственности в качестве средства «достижения власти над другими» ^[883].