Великий Китайский Файрвол - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Гриффитс cтр.№ 33

После образования Китайской Народной Республики новым властям нужно было быстро застолбить самые западные территории страны как в военном, так и в пропагандистском отношении. В 1959 году в бюллетене КПК можно было встретить такую фразу: «Синьцзян с древних времен был неотъемлемой частью нашей родины». Это мнение большинство историков не разделяют²⁹⁶. Холдсток пишет:

Чтобы, как это делают нынешние китайские власти, утверждать, что регион всегда входил в состав Китая, нужно обладать крайне избирательным взглядом на историю. Для этого нужно исключить из памяти восемь веков, в течение которых эта территория не была под контролем никаких властей ни полностью, ни частично»²⁹⁷.

Один из самых уважаемых историков региона Джеймс Миллуорд писал, что до XIX века никто бы в Китае и не задумался о том, что Синьцзян может быть неотъемлемой частью Китая²⁹⁸. И даже тогда, как убедительно показал Джастин Джейкобс в книге об истории Синьцзяна в республиканский период, этот регион воспринимали как что-то отдельное от собственно Китая, как территорию, хоть и находящуюся под контролем Пекина, но в любой момент готовую отделиться и стать еще одной Внешней Монголией или Маньчжурией²⁹⁹.

История свидетельствует: независимо от того как пекинские правительства представляли себе Синьцзян, наместники этих правительств – начиная с империи Цин и республиканского периода до наших дней – считали, что он фундаментально отличается от Нэйди (собственно Китая). В 1916 году губернатор Юань Цзэнсинь в письме пекинскому начальству сообщал, что в Синьцзяне необходимо проявлять гибкость и использовать альтернативные методы. Синьцзяном, писал он, совершенно невозможно управлять так же, как провинциями внутреннего Китая³⁰⁰. Впрочем, иногда особые условия были жителям Синьцзяна даже на руку. Еще совсем недавно на уйгуров и других представителей этнических меньшинств региона практически не распространялись драконовские законы по регулированию рождаемости³⁰¹. Синьцзяна только частично коснулись ужасы Большого скачка Мао Цзэдуна – и это объяснялось необходимостью поддерживать социально-политическую стабильность³⁰². Когда неумелое руководство экономикой и масштабная коррупция привели к голоду во многих провинциях внутреннего Китая, миллионы беженцев укрылись в Синьцзяне, где с продовольствием было получше³⁰³.

Место, которое занимает Синьцзян в структуре регионов Китая, и вопрос является ли он исконно китайским или нет – и сегодня весьма болезненные темы. Их постоянным присутствием в повестке дня обусловлена вся политика Пекина по отношению к этому региону и суровое обращение с его жителями. Хотя на словах партия и заявляет, что Синьцзян всегда был частью единого Китая, за ее действиями скрывается непреходящий параноидальный страх, что этот регион может отколоться совсем. Кроме Синьцзяна, только в Тибете действуют такие драконовские законы и так жестоко преследуют инакомыслящих. Больше всего от этого страдают уйгуры. К ним применяется дискриминация при приеме на работу и в учебные заведения, действуют культурные, религиозные и языковые ограничения. Но и китайцам-хань в Синьцзяне тоже достается: в Нэйди их часто считают чужаками³⁰⁴.

* * *

В мае 2017 года я зашел в мечеть Нюцзе на западе Пекина. Вокруг было тихо и спокойно. Во внутреннем дворе, напоминающем традиционные китайские храмы, новобрачные в златотканых одеждах с богатой вышивкой позировали для свадебных фотографий.

Нюцзе – древнейшая и крупнейшая мечеть в Пекине. В часы наибольшей посещаемости, например, во время пятничного намаза, она вмещает около тысячи верующих. Сейчас же их было совсем немного: несколько пожилых женщин в чадре да старенький сторож, который все время ходил за чаем от поста охраны в подсобку и обратно.

В мусульманском квартале снаружи царила куда более оживленная атмосфера. На солнцепеке толпы людей стояли в очереди перед окошками в стенах. Там обливающиеся потом повара жарили мясо и подавали закуски в белых полиэтиленовых пакетиках.

С уйгурами пекинцы соприкасаются главным образом в очередях за чуаром, это самая популярная уличная еда на севере Китая: кусочки курицы, баранины и овощей нанизывают на шампуры, жарят на мангале и подают с подогретыми хрустящими лепешками.

В «Старбаксе» недалеко от здания министерства иностранных дел я встречаюсь с женщиной из Синьцзяна. Она просит меня называть ее Гу Ли, по-уйгурски так называют неустановленных личностей, что-то вроде американского Джейн Доу.

Гу родилась в 1985 году, некоторое время спустя ее родители переехали в столицу. Здесь она выросла и живет до сих пор. Гу воспитывалась в ханьской среде, религиозные обряды не соблюдала – в общем, была максимально интегрирована в китайское общество. Однако каждый день она, как и многие другие уйгуры, сталкивалась с отдельными случаями дискриминации и агрессии. Скорее с усталостью, чем с раздражением она рассказывает мне, что бариста пишут на ее кружке «иностранный друг» вместо такого сложного для них уйгурского имени. Однажды в детском саду ее вызвали перед группой, и воспитательница водила указкой вокруг ее лица, чтобы показать другим детям, как выглядит уйгурка³⁰⁵.

Также Гу выразила недовольство тем, что уйгуров в прессе и на телевидении изображают отсталыми, истово верующими и склонными к криминалу. «Уйгур Онлайн» как раз выступал против этого стереотипа. Другие уйгуры тоже пытались с ним бороться. В обычных блогах и видеоблогах они показывали, как живут, с какими трудностями сталкиваются каждый день, пытаясь интегрироваться в китайское общество. Например, в китайской кухне во многих блюдах есть запрещенная для мусульман свинина, а на корпоративах часто заставляют пить алкоголь. Государственные средства массовой информации все равно вспоминали об уйгурах только в контексте предполагаемой вербовки в исламские террористические организации. Такие уйгуры, как Гу, то есть на бумаге полностью соответствующие представлениям властей о том, как меньшинства должны интегрироваться в ханьское общество, в их картине мира не существовали в принципе.

Беседуя с Гу и ее товарищами по несчастью, живущими в столице, я надеялся прочувствовать, как это все давалось Ильхаму и его семье, в особенности его дочери Джевхер Ильхам, которой пришлось уехать в США. Ее детство прошло в Пекине в начале нулевых. Будучи дочерью известного и хорошо зарабатывающего ученого, она относилась к привилегированным слоям общества. Тем не менее каждый день Джевхер встречала те же проявления дискриминации, о которых рассказывала Гу.

Другие пекинцы зачастую не понимали, к какой группе отнести Джевхер. Понятно, что не к хань, ведь у нее был крупный нос, круглое лицо, большие глаза с широким разрезом. Но в форме престижной частной школы она совсем не соответствовала представлению большинства о том, как должен выглядеть уйгур. В магазинах и на рынке ханьские продавцы часто принимали ее за туристку и обращались к ней по-английски, надеясь на крупную выручку³⁰⁶.

«Хеллоу? Мисс? Мисс? Кам энд лук плиз», – начинали они. Но она отвечала на чистом китайском с пекинским выговором. Продавцы понимали, кто она, и больше не пытались ничего ей продать. Для них стереотипное представление об уйгурах как вороватых бедняках было сильнее, чем первое впечатление от потенциально обеспеченного покупателя.