Гентианский холм - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Гоудж cтр.№ 33

Доктор Крэйн и Эскулап, уставшие, медленно плелись по направлению к дому субботним октябрьским днем, обычным для Девоншира — теплым, безветренным и спокойным, когда небо затянуто серыми облаками, настолько редкими, что было почти ясно, и лишь вдалеке туманилась легкая дымка.

Доносившиеся до слуха доктора Крэйна звуки создавали причудливую и тихую музыку, как будто негромко и нежно играла скрипка. Все вокруг застыло, кроме срывавшихся изредка желтых листьев, медленно в полном безмолвии слетавших вниз.

В это время года цветы пахнут особенно сильно. Одна поздняя роза благоухает так же, как целый июньский куст. И фиалки, которые цветут в Девоншире круглый год в тени серых стен домов, издают такой аромат, что ожидаешь увидеть поблизости целую поляну цветов, но не находишь ничего. Эти необыкновенные пасмурные дни часто сменяются ветреными и дождливыми, и поэтому возникает щемящее чувство их недолговечности и неповторимости, и доктор всегда наслаждался их великолепием до самого их исчезновения, осознавая их мимолетность, но сегодня он слишком устал, чтобы замечать что-либо помимо безмятежного спокойствия и тепла.

Его вызвал в деревню, далеко отстоящую от его обычного маршрута, другой врач — для оказания помощи при родах. Доктор пробыл там всю ночь и почти весь день и помог спасти две жизни. Поэтому он был, безусловно, рад, но не так сильно, как мог бы, если бы принял горячую ванну, поел и выспался — тогда он еще больше был бы доволен тем, что спас молодую женщину. Как и полагается врачу, доктор Крэйн любил людей и как тигр бросался спасать их жизни, вырывая добычу у смерти.

«Любовь — это божество, которое примиряет людей, успокаивает море, утихомиривает бури, дает отдых и сон в печали. Любовь поет свою песню всем созданиям, которые живут и будут жить, усмиряя воинственность богов и людей».

Казалось, что эти слова Агафон произнес именно в такие вот тихие, спокойные дни. Доктор Крэйн подумал, что слова эти написаны на клочке бумаги и медальоне Стеллы. Она обладала, если только он не ошибался, огромным талантом любить; любить не мгновенной вспышкой страсти, а любить с чувством милосердия, чувством самым глубоким, спокойным и тихим в мире. Написанные по-гречески правильным школьным почерком слова эти подтвердили догадку доктора — родители Стеллы были образованными людьми. Он подумал, что неплохо было бы узнать кто они, и каким образом молодая мать была причастна к трагедии на «Амфионе».

Окончание этого превосходного отрывка песней пронеслось у него в мозгу:

«Да, это она, любовь, изливает добро на этот мир, перед ней отступают и гибнут все грубые страсти. Она источник привязанности и влюбленности, истребляющая всякую дурную мысль. Всеобщая. Кроткая. Предмет восхищения посвященных, божественное наслаждение, счастливы те, кто обладают ею. Все несчастные жаждут ее и несчастны лишь потому, что не имеют ее. Она мать грации, утонченности, порядочности, радости, счастья, желания. Она лелеет все, что во благо. Сметает все, что во зло. Наш лучший кормчий, защитница, спасительница и ангел-хранитель в труде и страхе, в желании и раздумье, украшение и владычица всего, что человечно и что божественно. Лучшая из всех, красивейшая из красивейших…»

Но где это он?

Под воздействием усталости и гипнотической силы этих прелестных слов доктор нечаянно сделал не тот поворот. Точнее, не тот поворот сделал Эскулап, над которым хозяин ослабил контроль. Вместо того, чтобы ехать в сторону дома, Эскулап тянул его в сторону небольшой деревушки близ Торрского аббатства. Доктор сердито натянул поводья и заставил коня остановиться.

— А я-то думал, что после стольких лет могу начать доверять тебе! Неужели ты до сих пор не уяснил такой простой вещи — после работы следует ехать прямо домой? — возмутился он. — Что это с тобой сегодня? А ну давай поворачивай!

Но Эскулап отказался подчиниться. Он дернул головой, освободившись, и вновь шагнул вперед. Доктор снова натянул поводья и остановил коня, но конь снова освободился и упрямо затрусил вперед.

— Ладно, будь по-твоему, — сдался наконец доктор. — Но учти: если меня в деревне никто не ждет и ты в очередной раз погнался за химерами, похлебки из отрубей тебе сегодня не видать, как своих ушей!

Он говорил с раздражением в голосе и сокрушенно вздыхая, однако больше не пытался развернуть упрямого Эскулапа. Он отлично знал, что на инстинкты старой доброй коняги сейчас следует полагаться больше, чем на человеческие. Даже у врачей и священников, чувства которых необычайно обостряются в случаях крайней необходимости и которые спинным мозгом чуют тех, кто в них нуждается, даже у них инстинкты развиты намного слабее.

Узкая тропа, по которой плелся Эскулап, вскоре влилась в относительно широкую дорогу, и доктор со своей бричкой стал частью того, что в этих наивных краях считалось оживленным дорожным движением: несколько двуколок, повозка, доверху набитая народом, с десяток молодых деревенских парней, пешком пылящих по дороге, и невероятное количество собак.

— Куда это вы все собрались? — поинтересовался доктор у седока одной из двуколок.

— На борцовский турнир, сэр.

— На борцовский турнир? — переспросил доктор и тут же почувствовал, как быстро улетучилась его усталость.

Он покрепче нахлобучил шляпу, подбодрил Эскулапа, и тот заметно оживил свой бег. Девонширская борьба по всем своим признакам была бесспорно крайне жестоким видом спорта. Поединки часто превращались в обычную бойню. Как врач, он не мог этого одобрять. Но как человек, родившийся и выросший в Девоншире, он всегда гордился ловкостью и мужеством своих земляков. К тому же, время сейчас военное и этот турнир может послужить хорошей тренировкой.

Когда доктор Крэйн доехал до деревенской лужайки, действо уже началось. Толпа, состоявшая из мужчин и детей, женщин и девушек, плотно обступила со всех сторон неглубокую квадратную впадину, поросшую густой травой. Это место было обтянуто канатами и служило рингом. Доктор остановил Эскулапа впритык к задним рядам зрителей с той стороны, где их было не так много. Бричка у него была высокая, так что он легко и беспрепятственно мог наблюдать за всем, что происходило на импровизированной арене. А Эскулап, почувствовав, что здесь ему предстоит весьма продолжительный отдых, замер на месте, как скала.

2

Огороженный канатами ринг был около двадцати ярдов в ширину. Внутри него, наблюдая за поединком, стояли трое судей, которые заправляли здесь всем. Это были, разумеется, известные борцы, искушенные во всех тонкостях этого вида спорта. Задача их состояла в том, чтобы следить за соблюдением правил и не дать свершиться чему-нибудь бесчестному на этом спортивном празднике. Все спорные моменты разрешались ими немедленно и без права на обжалование. У одного из судей, как было известно доктору, в кармане лежал кошелек с шестью или восьмью фунтами, пожертвованными на турнир состоятельными земляками. Это был приз победителю, выдававшийся на закрытии турнира. Поединки обычно начинались сразу после полудня и продолжались, бывало, до темна, причем возбуждение все усиливалось с течением времени. С сумерками по краям ринга зажигались фонари. Толпа напирала на канаты, и люди, напрягая зрение, продолжали внимательно следить за борьбой, пытаясь не пропустить ничего.